09.11.2012 | Подледморье, или Жизнь на Южном кордоне
Подлеморье — старинное название восточного побережья Байкала от полуострова Святой нос до озера Фролиха. Сегодня это особо охраняемая природная территория «Заповедное Подлеморье», объединяющая Забайкальский национальный парк, Баргузинский заповедник и Фролихинский заказник. Лесничий Голубцов на Южном кордоне - как рейнджер: и егерь, и лесник, и охотник, и гид для туристов...
Чета Голубцовых живет в Подлеморье. Дом их стоит на радуге. Синий цвет — Байкал. Фиолетовый и голубой — могучие горы Баргузинского хребта, одетые в снежные шапки. Красный и оранжевый — цвета заката и рассвета, осенней листвы и растущих среди мха заповедных цветов. Желтый — реликтовые песчаные дюны, каких не сыщешь на всем побережье великого озера. Зеленый — таёжные леса. Голубцовы втиснулись между желтым и зеленым. В гости к Голубцовым регулярно ходят медведь и соболь. С соболя, в общем-то, всё и началось.
На веки вечные
– Доску мемориальную видели на тропинке? Вот прямо здесь, где мы живем сейчас, высадилась в 1914 году Байкальская соболиная экспедиция. К началу века баргузинского соболя ведь порядком истребили. А он, между прочим, самый ценный из соболей, — Наталья Раисовна Голубцова, словно для лучшего усвоения нами информации, пододвигает домашние котлетки из сига. — Решили, значит, заповедник делать, чтобы соболя сохранить. В 1916-м указ подписали, так что наш Баргузинский заповедник — самый первый во всей Российской империи!
Мы благодарно уплетаем котлеты из сига, сидя в теплом домике Голубцовых, в самой южной точке поныне существующего Баргузинского заповедника, в бухте Сосновка, на восточном побережье Байкала. Место жительства Голубцовых именуют то Сосновкой, то Южным кордоном, но суть не меняется: Голубцовы живут в заповедной зоне размером с республику Кабо-Верде, где всякая хозяйственная деятельность запрещена, согласно нормативным документам, «навечно». Здесь не должны селиться посторонние люди — только работники заповедника: инспекторы, лесничие, научные сотрудники. Здесь нет общественных мест, потому что почти нет людей. Дороги нет ни одной. Разве что от Байкала к дому, от дома к бане.
Баргузинский заповедник. Южный кордон. Наталья и Алексей Голубцовы
– Мы с отцом на кордоне живем вдвоем. В поселке Давша, где мы раньше жили, сейчас постоянного населения четыре человека. На Северном кордоне живут двое. Вот и все соседи наши, — Наталья Раисовна болтает без умолку, успевая при этом менять блюда на столе и показывать фотографии из семейного архива.
«Отец» — это муж Натальи, Алексей Голубцов. Наталья на ласковом семейном диалекте именуется «мать»:
– Мать, ты до распутицы наболтаться вдоволь хочешь, что ли? Дай гостям передохнуть, — сам Алексей, в отличие от супруги, человек молчаливый и сдержанный.
– А что делать, если навигация заканчивается? До января с кордонами по рации переговариваться, да и то с перебоями, — невозмутимо отвечает Наталья Раисовна и продолжает носиться по кухне.
Середина октября — конец навигации на Байкале. Суда не ходят до следующего июня. А добраться к Голубцовым, да и в любую другую точку заповедника, можно лишь по Байкалу. Летом — по воде. Как встанет лед (январь или февраль) и до середины мая — по ледовой дороге. Распутица, когда и суда не ходят, и льда нет — самое паршивое время. Тогда жители кордонов полностью отрезаны не то что от цивилизации — от какой бы то ни было помощи извне. Случись что — или помирай, или пешком по звериной тропе 160 км до ближайшего населенного пункта, поселка Усть-Баргузин на юге или Нижнеангарска на севере.
Выручили бы вертолеты, да их пока нет во всем Подлеморье. Подлеморье, несмотря на стойкие сказочные ассоциации, не что иное, как земля «подле моря». В здешних краях морем именуют Байкал — так повелось сначала у байкальских аборигенов, эвенков и тунгусов, потом прижилось среди пришлого русского населения. Подлеморье — старинное название восточного побережья Байкала от полуострова Святой нос до озера Фролиха. Сегодня это особо охраняемая природная территория «Заповедное Подлеморье», объединяющая Забайкальский национальный парк, Баргузинский заповедник и Фролихинский заказник. С выбором названия долго не мучились, выбрали историческое.
Сосновский рейнджер
– Из своих пятидесяти я сорок пять лет в заповеднике живу. Родился-то в Кирове. Мама с папой неугомонные были, хотелось им путешествовать. Определились научными сотрудниками в Баргузинский заповедник. Тогда центральная усадьба в Давше была. Там я и жил, потом на работу поступил. В трудовой одна запись: Баргузинский заповедник, лесничий, — немного попривыкнув к новым людям, Алексей меняет задумчивую угрюмость на стабильную доброжелательность.
Республика Бурятия. Баргузинский заповедник. Южный кордон
Нынешняя деятельность Алексея хорошо укладывается в короткое иностранное слово «рейнджер». Голубцов соответствует всем его значениям: он и егерь, и лесник, и охотник, и даже странник. Разве что не конный полицейский — отсутствие коня подводит. Но блюсти порядок — его непосредственная обязанность. Алексей должен гонять браконьеров с вверенного ему участка, в который входит и тайга, и прилегающая к территории акватория Байкала. Вместе с женой Алексей ведет разнообразную статистику по заповеднику: считают птиц, нерп, туристов, которые останавливаются на кордоне. Нет надобности вести счет только медведям — они к Голубцовым наведываются с регулярностью почтальона в былые годы.
– Здесь же, кроме нас, нет никого. Вот медведи и считают, что это мы на их территории живем — значит, неопасные. Мы мусор не выкидываем никогда, сжигаем все, чтобы лишний раз не провоцировать. Потому что как нам от него защищаться? Стрелять-то нельзя, нам оружие не положено, мы в заповеднике живем. Застрелишь — проблем не оберешься, замучаешься справки да бумажки собирать, оправдываться, — Голубцов не жалуется, просто констатирует факт. Он нашел свой способ защиты: против косолапого Голубцов применяет автомобиль.
– Слышим ночью — собаки залаяли, значит, медведь прям у дома бродит. Выбегаю, в машину сажусь, фары включаю. Ну и гоняемся вокруг дома: я за ним, он за мной. Медведь или пугается, или, в конце концов, устает. Вот в тайге, на обходе, там бывает страх. Как-то медведь прямо на меня пошел. Ничего не соображаю, разряжаю ему в упор. Он к ногам моим падает, а я стою, от макушки до ног, весь в его крови. Так мне тогда домой захотелось… — Алексей рассказывает свои таежные истории спокойно, даже не жестикулируя. — Или вот инспекторы знакомые раз сидят в зимовье, ужинают. Хрясь в окно — медведь лезет, вот уже наполовину в зимовье. Ничего, успели застрелить. Лежит он, лапы в тарелках, кровь на спальники течет, а под пузом радио играет…
В отношении медведей в заповеднике действуют «понятия относительности». Если мишка рядом с домом колобродит, обороняться с ружьем нельзя: на то и дом есть, чтобы в нем от медведя прятаться. На то и заповедная территория, чтобы зверье сохранять, а не отстреливать. Официально никакого оружия лесничим не положено, однако все они ходят с ружьями — сами покупают, иначе как с пустыми руками дикую территорию патрулировать? В глухой тайге столкнуться нос к носу с медведем — удовольствие экстремальное. Спасительный дом черт знает где, прятаться негде — если совсем припрет, убийство медведя становится злом относительным. Но за такой самообороной обязательно воспоследуют бесчисленные объяснительные записки и докладные.
И все же кровожадный медведь по сравнению со своенравным Байкалом — еще цветочки. Шторма, налетающие из ниоткуда; трещины во льду, в которых каждую зиму пропадают десятки машин с пассажирами; ледяная вода, останавливающая сердце на четвертой минуте — и полная, удручающая непредсказуемость.
– Мы раз из Нижнеангарска на двух машинах по ледовой дороге вышли, ехали с семьей с другого кордона. И тут в одну минуту метель началась, да такая, что ни обратно вернуться, ни вперед ехать. Благо, бензин был, машины не глушили. Так четыре дня просидели, пока не стихла метель. Спасать нас было некому…
Республика Бурятия. Баргузинский заповедник. Южный кордон
Хозяйка дремучей тайги
Визиты Натальи Раисовны Голубцовой в продуктовые магазины Усть-Баргузина и Нижнеангарска сродни набегам Чингисхана: молниеносны и опустошительны. Закупить все необходимое на несколько месяцев вперед — задача, достойная любого военного стратега. А на катере заповедника каждую неделю в магазины не наездишься.
– Если бы мне кто тридцать лет назад сказал, что я жизнь в тайге проживу, ни за что бы не поверила. Мы когда с Алексеем познакомились, мне уже за двадцать было, я учительницей работала в Перми. Приехала как-то туристкой на Байкал, в Давшу, вместе с теткой Алексея — мы с ней в одной школе работали. Он свободный, я свободная. А потом он сам за мной в Пермь явился. Говорит: «Поехали со мной в Давшу, там школу открывают, я тебя уже в качестве учительницы пообещал». А я взяла да поехала, — Наталья Раисовна до сих пор удивляется собственной авантюре.
Давша
Давша образца 1986 года, куда свободный Алексей привез столь же свободную Наталью, являла собою поселок на сто с лишним человек, в котором было все, кроме школы — просто у молодых поселенцев к тому времени только подросла малышня. А котельная, баня на термальных источниках, бесперебойное электричество от генератора, музей, библиотека, клуб — были. Имелся аэропорт прямо за поселком, откуда ежедневно отправлялись рейсы в Улан-Удэ и Нижнеангарск. Давша была образцовым центром образцового заповедника. В девяностых содержать отрезанный от «большой земли» поселок стало невыносимо дорого, администрацию заповедника сначала перевели в Нижнеангарск, в 2011-м — в Усть-Баргузин. На аэродроме немногочисленные давшинцы теперь собирают маслята.
– Всех давшинских детей, в том числе и своих двух, я выучила до старшей школы. Потом, лет семь назад, Алексею предложили место инспектора здесь, на кордоне в Сосновке. Он поехал, а я стаж в Нижнеангарске дорабатывала, детей в Улан-Удэ отправили в институты учиться. С мужем по рации разговаривала из конторы заповедника, на каникулы приезжала. Два года назад стаж доработала и приехала к нему, не могу ж я все-таки его одного оставить, — первый раз Наталья Раисовна озабоченно сводит брови. Она не жена декабриста — тех хотя бы уважают и приводят в пример. Жена инспектора на кордоне — просто данность, и уж тем более не профессия. За то, что Наталья Раисовна принимает туристов, ведет учет и организовывает всю жизнедеятельность Южного кордона, ей официально зарплата не положена. Заповедник пошел на уступки — платит три тысячи рублей.
Как настоящая российская женщина, Наталья Раисовна умеет выкручиваться. В парнике, который в условиях тайги приходится топить, разводит овощи. Даже теплолюбивый болгарский перец в наличии. Осенью крутит банки со всевозможными соленьями, которые потом хранит всю зиму в незамерзающем ручье.
– Тяжело ей здесь, конечно, общительная она у меня. Это мне все равно — я к людям особо не привык, всю жизнь только свои перед глазами. А ей поговорить хочется. Но работы и забот хватает, так что все равно не скучаем. Солнечную батарею поставили, теперь телевизор по спутниковой тарелке смотрим, радио слушаем, — Алексей оправдывается больше перед собой. Ему ли не знать, как сбегают в цивилизацию жены даже самых хороших мужей: классический сюжет во всем Подлеморье.
Любовь и соболи
На ехидный вопрос «Как вы друг друга еще не поубивали?» Голубцовы пожимают плечами.
– Ссоримся, конечно, как и все. А куда нам деваться друг от друга? У меня он есть, у него — я. Иной раз плюнем на все, возьмем корзинку, да идем на берег ужинать. Мы там беседку построили, чтобы на Байкал смотреть. Сколько живу здесь, а не могу насмотреться: красота. Или на реку, Шумилиху, соберемся. К водопадам, туда Алексей туристов водит. Там тоже красиво, аж дух перехватывает, — объясняет Наталья законы счастливой семейной жизни.
Республика Бурятия. Баргузинский заповедник. Южный кордон
Туристы для Голубцовых хоть и источник живого общения, но чаще — головная боль. Когда катер или байдарка заходят в Сосновку, супруги не знают, чего ожидать. Есть нормальные люди: они пользуются оборудованной стоянкой, останавливаются в скромном, но теплом гостевом доме. Понимают, когда Голубцовы популярно объясняют им правила заповедника: рыбу не ловить, деревья не рубить, животных и птиц не стрелять, костры в неположенном месте не разводить. И останавливаться в строго обозначенных местах — в поселке или на кордонах.
– Бывает, Алексей выходит на берег встречать туристов, а те его прогоняют: «Иди, мужик, отсюда, будешь еще рассказывать, как вести себя». Или требуют, чтобы мы их обслуживали — еду готовили им, воду носили, водку подавали. А кто им сказал, что инспектор — это горничная? Мы дом и стоянку им предоставляем, белье чистое, дрова. Заказывают экскурсию на Шумилиху, Алексей их целый день сопровождает, рассказывает все. За экскурсию скинутся, а за услуги гида платить отказываются. Триста рублей за постой в доме и то платить не хотят, — в голосе Натальи Раисовны не столько злость на туристов, сколько обида за мужа, которого важные путешественники на многомиллионных яхтах и катерах частенько обкладывают матом. Голубцовым от туристов никакого дохода: деньги сдают в заповедник, им причитается лишь 15 процентов. И то — от экскурсий.
– Мать, сколько раз тебе приходилось с листом, где расценки написаны, вокруг них плясать? Они из-за ста рублей, которые по закону заплатить должны, все нервы ей измотают, — теперь за жену обижается Алексей.
Если проблемы Алексея и Натальи пересказать другим сотрудникам Заповедного Подлеморья, они хмыкнут: мол, имеют свое Голубцовы, не бедненькие. К ним и друзья приезжают всё лето, и рыбу они ловят, хотя нельзя… Научный сотрудник каждый день к девяти является на работу, проводит исследования, потеет над стопками справок и отчетов. А зарплату получает такую же, как Голубцов, у которого одна забота — живи себе на кордоне, только массовой рыбалки и охоты, будь добр, не допускай. Браконьеров лови. Туристами занимайся, это в зарплату и должностные обязанности входит. Опять же — дети у Голубцовых взрослые, в городе работают. Не нравится житье на кордоне — пусть едут к ним.
Однако на вопрос, готов ли научный сотрудник сменить Голубцовых на райском кордоне, научный сотрудник отвечает отрицательным хмыканьем. В своем отношении к обитателям Сосновки и в своем нежелании разделить их судьбу он не одинок. Найти сумасшедших, готовых жить между Байкалом и тайгой, когда километров на тридцать в обе стороны нет ни одной живой души, сегодня невозможно. У некогда процветавшей Давши примерно столько же шансов на возрождение, как у Советского Союза. Заповедник постепенно возвращается к истокам: популяция соболя год от года растет, популяция человека — снижается. Молодые не хотят хоронить себя в глуши, старики не потянут — кто в зрелом возрасте захочет отказаться от врачей и плясать с медведями?
Байкал. Сумерки на озере-море
Предыдущий инспектор покоится на берегу Байкала — его могила с крестом находится метрах в тридцати от дома Голубцовых. Да и дом — собственность заповедника, хоть из казенного в нем — только стены. Скорее всего, когда Голубцовы покинут Сосновку, им на смену придут инспекторы, работающие вахтовым методом. Две недели напарники пожили — и сменились. Правда, когда именно Голубцовы покинут Сосновку, вопрос деликатный.
– Когда справляться не сможем, придется уезжать, наверное, хотя ехать нам особо некуда. И привыкать снова к городу тяжело: мы еле выдержали неделю в Улан-Удэ, когда на свадьбу к сыну ездили. Алексей вот даже по ночам не спал, да и я тоже. Но там вода, тепло, медицинское обслуживание. Здесь ведь даже заболеть нельзя, особенно в распутицу. Как в XIX веке — маленькая болячка может в могилу свести.
– Никуда я не поеду! — из-за стенки кричит Алексей, который до этого в обсуждении планов на жизнь не участвовал. Наталья Раисовна довольно улыбается — в том, как он сказал «никуда не поеду» есть все: и «никуда не поеду без тебя», и «я живу с тобой, мы одни, и мне так жить хорошо». Она даже немного смущается и предлагает посмотреть новые фотографии — к ним на двор недавно приходил баргузинский соболь, и Наталья Раисовна запечатлела его во всех ракурсах. Показав на мыльнице ушастого зверька, прокручивает фото дальше. Игра света на горах-двухтысячниках. Лиственница в тайге пожелтела. Закат над Шумилихой. Разноцветный Байкал на рассвете, днем, вечером. За один такой вид и обычный турист, и фотограф-пейзажист продаст душу. Сосновка — одно из прекраснейших мест на Байкале, и Голубцовы это знают.
На прощание они попросили с последним катером прислать новую рацию. Голубцовы свой «микромир» — Усть-Баргузин, Нижнеангарск, Давшу и северный кордон национального парка — слышат. Сигналы от Голубцовых в этот мир приходят с перебоями.
.gif){kind=small}
.gif){kind=small}
.gif){kind=small}
