02.06.2010 | Из опыта подводной охоты

Больше половины удовольствия от подводной охоты за рыбой получаешь вовсе не от самой охоты и поимки рыбы. Вот почему я бы хотел коротко рассказать о некоторых приключениях и наблюдениях и показать, в чем заключаются очарование и прелесть этого спорта, дающего возможность испытать неведомые ощущения в совершенно ином, не похожем ни на что, мире.


Вы действительно находитесь в ином мире, в совершенно ином с того самого момента, как опустили голову под воду. Эта мысль снова и снова будет .возвращаться к вам, и вы никогда не перестанете повторять самому себе эту банальность: "Иной мир, иной мир". Прыжок в иной мир удивителен не только в том смысле, что жизнь под водой дает новые впечатления, но и в том, что этот внезапный переход из ясного, четко очерченного, как бы находящегося в вакууме мира предметов к сглаженному, размеренному, вязкому подводному миру, в котором даже резкие и энергичные движения обволакиваются зримой густотой, удивителен для чувств.

Именно эта густота, вязкость и имеет значение, и точно так, как Кусто называет мир под водой миром безмолвия (хоть он не так уж безмолвен), вам захочется назвать его вязким миром.

В этом все дело. Движения и предметы существуют не в пространстве, а в жидкости, и от этого создается ощущение какой-то концентрации всего, давления и контурности, которые зрение схватывает лишь до определенных пределов.

Вы обнаружите, что всматриваться в глубину - значит смотреть скорее в неволю, чем на свободу; это совсем не то, что смотреть в пространство или в небо. И все же, как только вы попадете под воду, глубина и плотность, окружающие вас, создают впечатление свободы, несравнимое даже с полетом в воздухе, потому что человек еще не придумал крыльев для своего тела, а под водой он ощущает себя созданием с крыльями, чувствующим себя свободным в свободной стихии.

Нырять вглубь и взмывать вверх, не пользуясь иной энергией, кроме энергии собственных ног, означает окончательное освобождение ваших нижних конечностей от их упрямой привязанности к твердой земле и освобождение тела от необходимости подчиняться вертикальному положению. Иногда, вернувшись на землю после нескольких часов, проведенных в воде, вы сразу почувствуете себя канцелярской кнопкой, которую необходимо куда-нибудь воткнуть острием вниз, чтобы она была на своем месте.


Попросту говоря, если к земле вас привязывает сила земного притяжения, то под водой к ее поверхности вас привязывает пузырек воздуха. Необходимость этого пузырька воздуха для легких делает надводный мир чрезвычайно желанным местом, и ничто под водой не может сравниться с физической радостью первого глубокого вдоха после того, как вы вынырнете на поверхность. Это также напоминает о том, что вы есть существо, которое живет на теплом газе, а не на холодных жидкостях.

Итак, одна стихия дополняет другую. В этом прелесть подводного спорта.

Когда вы находитесь во взвешенном состоянии между двумя мирами, лежа на поверхности воды лицом вниз, дыхательная трубка становится вашей единственной связью с миром: вы как бы слушаете и осязаете посредством этой трубки, а не только дышите через нее. Например, звуки, которые доносятся до вас сверху, когда вы плывете, опустив голову в воду, значительно более внятны, если они достигают вашего слуха через трубку. Вы слышите игры детей на пляже, гудок паровоза и шум поезда, как бы мчащегося на вас, шум автотранспорта на прибрежном шоссе, жужжание проплывающей моторной лодки-все эти звуки вы не только слышите над собой, но в то же время ощущаете их в колебаниях воды. Все они напоминают о внешнем мире.

Когда глубоко уйдешь под воду, ощущение земли исчезает, но море не так безмолвно, как кажется. Вы услышите щелканье, скрежет, шипение и какой-то постоянный шум, напоминающий шум в ушах у глухих людей,

Под водой любой звук, как, например, звонкий удар стрелы о камень, позвякивание якорной цепи, становится очень четким, металлическим, медленно распространяющимся звуком, который слышен очень далеко. Чем вы глубже, тем внушительнее кажется звук. Одним из наиболее приятных звуков, которые вы услышите, когда будете нырять, является звук "буль-буль-буль"-словно булькает вода, наполняющая бутылку. Вы услышите его, когда дыхательная трубка начнет наполняться водой и вытеснять воздух. Это случается только с трубкой, у которой кончик обрезан прямо.


Кстати, изогнутый верх трубки срезают для того, чтобы обеспечить быстрый выброс воды при подъеме на поверхность. Изогнутая трубка всегда может задержать в изгибе немного воды, которая попадет вам в рот всякий раз, как вы вынырните наверх. По обрезанному концу дыхательной трубки можно сразу отличить настоящего пловца и охотника, так что вам следует это сделать хотя бы для вида.

Но перейдем к непосредственному опыту. Это не дневник, а, скорее, краткое описание некоторых случаев, происшедших со мной, или упоминание о любопытных вещах.

Говорят, что охотник видит больше, чем сторонний наблюдатель, но я должен отметить, что охота имеет свои ограничения. Однажды я одолжил приятелю ружье, а сам с копьем плавал среди скал по своим излюбленным местам. Я тыкал копьем во все норки и щели и видел, что происходит в скалах, значительно лучше, чем когда в этих же скалах искал рыбу с ружьем в руках.

Морской еж, зажатый морской звездой, или наоборот; удивительное количество, разнообразие и расцветка живущих в скалах мелких рыбок, которых я раньше никогда не замечал, подглядывающих за мной и шевелящих хвостиками, как нашкодившие собачонки; раскраска каждого камня, приобретающего под водой какой-то светящийся оттенок; скальная растительность желтых, зеленых, пурпурных готов и какие-то как бы закаленные добела полосы - вот что увидел я.



У меня есть ученик - Дак Стюарт, молодой писатель, американец, хороший пловец, человек высокого роста. Он страдает астмой. Довольно странно, если принять во внимание то, как много ему нельзя делать на земле из-за его заболевания, что из него вышел очень хороший подводный пловец. Это удивляет меня, так как я думал, он будет страдать от одышки.

-Напротив, - сказал он, - когда у человека астма, то его легкие увеличиваются до размера лошадиных, потому что ему приходится все время усиленно дышать, чтобы обеспечить их достаточным количеством воздуха. И, кроме того, в воде наблюдается просто абсолютное отсутствие пыли!

Дак прошел через то, что испытывают все начинающие, а именно-он поспешил выпустить воздух, поднимаясь из глубины на поверхность, и наглотался морской воды. Хуже того, у него начались судороги, потому что он надел тесные ласты. Кроме того, он подстрелил рыбу и его онемевшие ноги запутались в леске. Единственным выходам было сорвать с себя ласты, маску, бросить их вместе с ружьем и лечь на спину, вытягивая пальцы ног, - единственный способ избавиться от судороги.

Он крикнул мне, чтобы я плыл к нему на помощь, и я, как ракета, бросился с берега, но он оправился прежде, чем я доплыл до него. Мне лишь оставалось надеть маску и нырнуть за его снастью туда, где он бросил ее. Найти его вещи было просто, но мне было неприятно смотреть на большие белые ласты, маску, трубку и ружье, разбросанные по дну океана. Обезглавленный окунь, которого он подстрелил, медленно покачивался в толще воды. Каждый год я из любопытства пробую нырять и охотиться без ластов. Ощущение наготы - вот единственное определение, которое подходит к этому, - наготы и беспомощности, потому что ноги кажутся такими голыми и бессильными без ластов, что я чувствую себя неловко.



Тот, кто не был среди подводных скал и в пещерах на морском дне, покрытых растительностью, которая делает их яркими фантастическими видениями с инкрустациями из бриллиантов, по-настоящему не жил. Нырнуть (но не слишком глубоко, так как на определенной глубине все цвета кажутся синими и зелеными) и лежать под выступом скалы, держась за нее, увлекшись настолько, что почти забываешь о том, что надо подняться на поверхность, - это ощущение нельзя передать словами. Самым живым цветом из всех кажется красный; стены некоторых пещер словно покрыты рубинами, горящими, живыми рубинами.

Но нырять в пещеры в одиночестве не следует.

Однажды я обнаружил довольно большую пещеру в нескольких футах под водой. Я видел, как в нее проплыл большой серый силуэт с меня ростом. Это значит, что в действительности рыба была вдвое меньше. А когда я нырнул глубоко, чтобы заглянуть в пещеру со стороны входа, находящегося ниже, оказалось, что там темно и ничего не видно. Тем временем моя рыба ушла в глубь пещеры.

Я явился туда назавтра и приходил все последующие дни, с каждым разом дюйм за дюймом проникая в пещеру все дальше и дальше. Наконец, я пробрался в нее. Вот она, моя пещера Али-Бабы, ярко инкрустированная красными и зелеными красками и каким-то необычным золотисто-пурпурным цветом!

Моей рыбы там, конечно, не оказалось, да к тому времени я сам уже почти не верил в нее. Ведь крупные прибрежные рыбы не живут в пещерах, а для груперов здесь было недостаточно глубоко. Когда я захотел показать эту пещеру Даку, я просто нырнул и проплыл в нее так далеко, насколько позволяли размеры моего тела. Дак последовал за мной. Он не понимал, что я затратил много времени, обследуя пещеру, и то, как он сразу в нее попал, казалось ему весьма простым делом. Это доказывает, что вдвоем нырять лучше, чем одному. Присутствие одного придает другому если не смелость, то, по крайней мере, уверенность.

Несколько недель спустя Дак, плавая около этой пещеры, стал взволнованно кричать мне, чтобы я подплыл и посмотрел на рыбу, размером примерно с человека. Я опоздал, но по описаниям Дака не сомневался, что это была та самая рыба, которую я видел. Думаю, что это был крупный liche, бродящий вокруг подводных скал в поисках пищи и, как все рыбы, испугавшись меня, поспешно спрятался в пещере, где он нашел временное убежище. После этого мы его больше не видели.

Дак (теперь уже специалист подводного спорта) и я нашли еще одну пещеру около Мирамара. Мы проникли в нее через большой туннель. На глубине примерно шести футов мы оказались в колоссальном гроте, затем свернули под углом направо и выплыли наверх узким проходом, достаточно широким для меня, но через который едва протиснулся этот молодой гигант.

Именно в таких пещерах следует искать омаров, которые висят на сводах, как летучие мыши, но омаров вообще осталось слишком мало и обнаружить их - дело счастливой случайности.


Мурены и гигантские груперы также обитают у входов в пещеры или в большие ямы, но в наши дни, если они там и есть, обычно прячутся и исчезают прежде чем туда доберешься.

- Привет, старина! - При виде осьминога меня всегда охватывают отцовские чувства. С ними так занятно играть! Однажды, охотясь за кефалью, я увидел некрупного осьминога, спрятавшегося в старой глиняной водоотводной трубе длиной примерно в один фут. Вот он своей отдельной квартире.

Мне пришло в голову, что неплохо бы взять его вместе с его домиком на берег и показать семейству. Я зацепил трубу своей стрелой и поплыл, держа добычу перед собой. Осьминог, как ни в чем ни бывало, оставался внутри, и мы смотрели друг на друга почти в упор.

К сожалению, я выронил трубу, и осьминог выскользнул из своего убежища, как ракета. Он ушел недалеко, и я решил загнать его обратно. К сожалению, никто не видел моих ухищрений, но даже лучшей из пастушечьих собак не удалось бы добиться того, чего не мог добиться и я, потому что всякий раз, как я заставлял танцующего на своих щупальцах осьминога приблизиться к трубе, он перемахивал через нее и устремлялся куда угодно, только не в отверстие. Один раз, когда я почти вынудил его влезть в трубу, он совершил постыдный поступок - брызнул на меня и исчез, словно дымящийся бомбардировщик. Я искал его в той же трубе на следующий день, но он, вероятно, предпочёл общую квартиру скалах отдельной квартире в водоотводной трубе. Так он и не вернулся.



Я замечаю, что рыбьи стаи смешиваются между собой. Особенно это относится к дорадам и кефали, которые часто объединяются для совместных действий. Барабули чаще всего встречаются парами, но, как только их испугаешь, присоединяются к любому ближайшему косяку, словно пытаясь скрыться в толпе. Иногда они плавают с обычной кефалью, отставая от нее только на время, необходимое для приема пищи.

В своих подводных скитаниях вы часто встретите колючих черных морских ежей, которые присасываются к скалам. Если вы внимательно присмотритесь к ним, то заметите, что в колючках одних застряли обрывки морской травы или водорослей, а у других нет. Это представляет интерес потому, что у тех, на которых есть трава, имеется пять цветных желез, являющихся частью их органа размножения. Жителями Средиземноморского побережья эти ежи считаются деликатесом. Те же ежи, на которых нет обрывков морской травы, обладают недоразвитыми органами и в пищу не употребляются.

Интереснее всего наблюдать за лавраками. У берегов Теула и Мирамара, где я часто охочусь за рыбой, они обычно плавают в одиночку. Их прелестные быстрые движения, которые они производят без всяких усилий, длинные, изящные тела, профессионально полезная оливково-зеленая раскраска-все это делает эту рыбу почти идеальной. Зачастую на лавраках можно заметить глубокие шрамы-следы сражений. У меня есть предположение, что одинокий лаврак, плавающий около скал, большинство времени тратит на попытки соскрести паразитов со своей спины. Чрезвычайно увлекательно наблюдать, как лаврак, словно играя, взмывает вверх, крутится на месте, стремясь задеть за скалу. Так и кажется, что он упражняется в акробатике. Однако при более пристальном наблюдении причина его поведения обнаруживается в черной отвратительной штуке, которая присасывается к нему и сосет кровь. (Чтобы быть правдивым, скажу, что первым это заметил Дак.) Морская вошь (лат. livoneca)-это отвратительная штука, созданная скорее из высококачественной стали чем из плоти и костер. В рыбу она впивается при помощи загнутых ножек, которые практически невозможно сломать. Когда морскую вошь отдираешь от рыбы, то вместе с ней отрывается и кусок рыбьей плоти.

На более мелких рыбах морскую вошь можно заметить около хвостового плавника, а это значит, что движения свободно плавающей рыбы часто замедляются из-за этой твари.

В самом деле, очень трогательно смотреть, как маленькая чернохвостка, или зубарик, тянется позади своих товарищей из-за того, что у нее на хвосте пристроилась огромная морская вошь. Так и хочется поймать эту рыбку, избавить ее от паразита и предоставить ей равный шанс в борьбе за существование.

Многие морские вши довольно крупны, и мелкие рыбешки не могут от них отделаться, поэтому рано или поздно они становятся слишком медлительными, и либо их пожирает какой-нибудь хищник, либо они просто чахнут. Последнее - мое предположение. Но вернемся к лавракам.

Однажды в бурный день я подстрелил одну из этих бесстрашных рыб, когда она с презрением плыла мимо моего носа. Я попал ей трезубцем как раз позади головы. Два рывка подранка-и нейлоновая жилка натянулась до предела, третий рывок - и лаврак сорвался с трезубца и уплыл. Я и ворчал, и бранился, и гнался за ним, но бурное море представляло собой мешанину пены, песка и пузырьков воздуха, а лаврак вел себя так, будто и не был ранен.

Когда я рассказал Даку, что произошло, он, видимо, решил, что это обычная охотничья история о рыбе, которой "удалось уйти". Однако несколько дней спустя он сам встретил того же лавраки, беззаботно плавающего, несмотря на три ясно различимые позади головы ранки. Я был рад так, словно принес эту рыбу домой. Всегда ищешь и особенно ценишь такого рода подкрепления тем маленьким приключениям, которые случаются с тобой, когда вечером рассказываешь о них самым недоверчивим слушателям - собственному семейству. Еще немного о морских вшах. Я еще никогда не видел, чтобы одна рыба освобождала другую от этих паразитов. Однако я замечал, что у "оседлых" рыб, живущих возле скал, морских вшей меньше, чем у других. Возможно, это происходит оттого, что они больше времени трутся о камни, чтобы избавиться от этого паразита. На кефали обычно нет морских вшей.

Однажды я видел попавшуюся в сеть мостель (очень хорошая белая рыба, обитающая на большой глубине). За двенадцать часов морские вши, крабы и прочие паразиты совершенно проели ее тело, которое стало напоминать швейцарский сыр. Ее буквально съели живьем.

С пятью или шестью рыбами на кукане я плавал неподалеку от Теула, как вдруг заметил, что за мной следом плывет стайка маленьких чернохвосток, некоторые из которых буквально пожирают сильно покалеченного окуня. Я принялся отгонять их, но они не отставали до тех пор, пока я со злости не начал размахивать куканом со своим уловом. Лишь после этого они исчезли.

Встречаться со стайками мелкой рыбешки всегда очень занятно. Если попадешь в большой косяк сардин, то перед тобой вдруг открывается проход, который тут же смыкается позади тебя. В воде сардинки похожи на серебристые стрелки, и любопытно наблюдать, как время от времени какая-нибудь сардинка вдруг встает на хвостик, постоит так немного, а потом догоняет остальных. Иногда целый десяток сардин встает одновременно. Почему они это делают-не знаю. Может быть, это связано с пищеварением? Бывает ли у сардин несварение желудка?

Нет никакого сомнения, что, как и при ловле форели, самое лучшее время для охоты на морскую рыбу - раннее утро и сумерки. Я лично не верю в успешный лов морской рыбы на утренней заре, но бледными вечерами, в конце жаркого дня, море представляет собой чарующее зрелище. Исчезает его ослепительный блеск, над водой висит легкая синяя дымка, синяя, как персидская ночь. Неподалеку проплывает белая фигура товарища. Если посмотришь вперед, то кажется, будто плывешь через бесконечную розовую завесу, ярко-розовую и осязаемую. За ластами бегут пузырьки воздуха, как жемчужины, разбросанные в этом розовом саду. Когда нырнешь и выдохнешь воздух, то можно наблюдать, как образуются скопления этих воздушных жемчужин, которые рассыпаются, делятся и исчезают, будто море так богато ими, что еще несколько рассыпанных миллионов не составит для него большой потери.

Это очень красиво! И для рыб на закате наступает какой-то покой, который как бы выманивает их из убежищ на охоту за пищей. Если бы рыбы могли разговаривать, то шум от вечерних пересудов над водорослями был бы оглушающим. Во всяком случае, они суетятся и становятся легкой добычей для охотника.

Когда сумерки переходят в ночь, рыба, по-видимому, исчезает вновь, во всяком случае, на глубине становится плохо видно. Плавать в этом полумраке-то же самое, что вести машину в дождливую ночь. И, кроме того, вы чувствуете себя очень одиноко. Однажды вечером, перед самым наступлением темноты, я плавал неподалеку от берега над довольно глубоко торчащими внизу скалами у Мирамара. Бледно-голубая вода над голыми камнями и черными водорослями казалась беловатой и светонепроницаемой, а большие белые долины, лежащие между высокими скалами, выглядели так фантастично, что казалось, будто я нахожусь на луне. В таких обстоятельствах человек чувствует себя совершенно одиноким. Однако быстрый взгляд наверх мгновенно устанавливает связь с обычным твердым миром и успокаивает вас.

И все же я был как-то загипнотизирован своей обособленностью в этом бледно-голубом пространстве и начал нырять, переворачиваться и смотреть снизу на поверхность воды, чтобы увидеть, как шелковый занавес надо мной из розового превращается в серовато-черный. Вскоре чувство одиночества стало угнетать меня, и мне пришлось вылезти из воды и посидеть на камнях, чтобы избавиться от этого чувства, прежде чем отправиться вплавь в дальний путь домой.


Во Франции охота на рыбу после заката теперь запрещена, так что закон оберегает вас от таких жутких испытаний, если только вы сами не захотите испробовать их ради сильных ощущений.

Плавать ночью в маске страшно и мрачно, потому что море живет только в фосфоресцирующих блесках и все кажется угрожающим. Рыбы превращаются в неясные тени - блеснут на миг и исчезнут. И как бы ваш разум ни твердил, что вам известна каждая скала, каждый камешек под водой, что-то заставляет вас вылезти на берег и предоставить море самому себе. Слишком много в море от первобытной ночи, а цивилизованный человек изнежен для подобных впечатлений.

У французских берегов наибольшую опасность для подводного охотника представляют лодки с подвесными моторами. Еще хуже те дьявольские штуки, которые тянут за собой водных лыжников. Когда слышишь, как они с визгом несутся на тебя, лучшее, что можно сделать, - это нырнуть, уйти под воду, так как они лишь едва касаются поверхности воды. А если вы попытаетесь отплыть в сторону, то не успеете.

У меня была мысль изобрести желтый флажок, который охотник мог бы прикреплять за спиной, чтобы его видели. Но хорошо зная порядки на автомобильных дорогах Франции, я оставил всякую надежду на то, что такой флажок будет иметь какой-нибудь эффект в открытом море.

Страх перед этими моторками у меня особенно велик после того, как однажды вечером в Теуле какой-то спортсмен вывел свою лодку в море, начал делать крутые повороты и вылетел из нее. Я не забуду выражения его лица, когда он оказался за бортом. Со скоростью тридцати миль в час лодка помчалась дальше без него и с ревом и визгом ворвалась в маленькую бухту. Пляж немедленно опустел, словно рука великана сгребла всех людей. Когда лодка с ревом понеслась на пляж, одна мамаша бросилась со своими детьми в лодочный сарай и захлопнула за собой дверь. Свой путь моторка закончила, врезавшись в рыболовецкие суденышки, раскрошив их и ободрав о прибрежные скалы свою обшивку, после чего она с визгом уткнулась в брюхо весельной лодки.

Конечно, владельцу моторки не повезло, но крики "убийца!" и прочие проклятия, должно быть, преследовали его много ночей. Попадись на пути этой лодки подводный охотник, рассчитывающий на то, что его заметят с моторки, его бы перерезало пополам или бы размозжило ему череп.

Я заметил, что как бы я ни презирал осьминогов, как бы мало ни обращал на них внимания, но когда я проплываю над осьминогом, который мне ни к чему, то невольно бросаю на него боязливый взгляд, чтобы только убедиться в том, что он не преследует меня. Как-то поздним летним вечером, когда собиралась буря, и в небе было что-то угрожающе спокойное, я заметил, что рыбы нервничают и мечутся с места на место, словно в ожидании какой-то беды. Это повлияло на меня. Я тоже стал нервничать. Спустившись, в очередной раз под воду, я вздрогнул от испуга, когда что-то теплое и обволакивающее коснулось моей спины. Я оглянулся. В свете обычного мира я понял, что в спину мне ударила струя воды, вырвавшаяся из трубки. Тем не менее, я до сих пор ощущаю на себе прикосновение этих теплых липких щупальцев.

Если вы хотите узнать, почему рыбы боятся людей. посмотрите на хорошо сложенного человека, который ныряет внизу под вами, и вы увидите, каким выпуклым, китообразным чудовищем он выглядит.



Мне кажется, что самое драматическое зрелище из жизни рыб мне довелось увидеть, когда однажды вечером я заметил стаю очень крупных кефалей, сбившихся в кучу, словно гроздь винограда. Они, казалось, сошли с ума и забавно носились в толще воды вверх и вниз туда и сюда, поворачиваясь и извиваясь, но всегда все вместе. Они, видимо, не замечали меня, и я следовал за ними над скалами, пытаясь понять, что случилось, и надеясь поймать хоть одну рыбу.

Вскоре мне стало ясно - это происходил процесс оплодотворения. Вероятно, одна из рыб во главе этой кучи была самкой, которая должна была вот-вот начать метать икру, а остальные серебристые силуэты были самцами, боровшимися за право первыми оплодотворить ее. А может быть, они даже давили своими боками на рыбу, чтобы заставить ее скорее начать икрометание. Они ныряли вглубь и взмывали вверх, словно привязанные друг к другу, а я гонялся за ними, возбужденно стрелял в эту кучу, не успевая собраться с мыслями, чтобы выбрать одну рыбу и прицелиться в нее. Но вдруг вся рыбья гроздь опустилась глубоко вниз, и каким-то образом четыре или пять самых крупных кефалей прижали самку ко дну и держали ее там, нажимая и давя на нее. Я нырнул за ними. Они даже не замечали моего присутствия. Я уверен, что мог бы схватить их за хвосты. Я подобрался поближе, выбрал самого крупного участника этой драмы и выстрелил ему в спину. Я не очень сентиментален, но у меня застрял комок в горле, когда, гоняясь за ним и пытаясь ухватиться за стрелу, чтобы вонзить ее поглубже в тело рыбы, я почувствовал, с какой силой вырывается от меня моя жертва, как она извивается, кружится. Ему удалось вырваться, но он был ранен и, лежа на боку, стал уходить от меня. Я гонялся за ним, наподобие истребителя, по всем скалам, долинам, через водоросли. Я поднимался только для того, чтобы глотнуть немного воздуха, и снова бросался за раненым самцом. Я подстрелил его еще два раза, прежде чем крепко и по-настоящему попал ему в бок, когда мы оба уже совершенно выдохлись от усталости. Он бился у меня в руках, боролся на кукане. Это была великолепная рыба, охваченная страстью, которую я так грубо и воровски прервал. Мне было жаль эту рыбу, но ни одна охота не была такой отчаянной и утомительной и ни одна рыба до этого не была в такой мере достойна ее.

Такую же свадьбу я увидел еще раз вместе с моим другом Даком, только на этот раз происходило сразу две свадьбы, и мы отчаянно гонялись за обеими. Как обычно бывает, когда ты уверен, что поймаешь хорошую рыбу, - ломается ружье- Так случилось и на этот раз, - и мне пришлось усесться на прибрежных камнях и приступить к починке. К тому времени, когда мне удалось произвести более или менее сносный ремонт, вся рыба, конечно, ушла.

В полдень, когда высоко в небе светит ясное солнце и прямые лучи света, пронизывающие чистое море, подобны стрелам, направленным на какую-то движущуюся точку на дне, появляется ощущение, будто можно преломить такую стрелу надвое, если по ней ударить. Но когда плывешь сквозь эти стрелы, глядя прямо перед собой, создается впечатление, что плывешь в светонепроницаемом стекле. Вода кажется такой крепкой, что начинает болеть голова.



Море полно всяких интересных вещей, зачастую весьма неожиданных. Некоторые из них имеют даже познавательное значение. Так, однажды лежа на животе на мелком месте, я читал брошенную газету, валявшуюся на дне. Там была статья о миноанской оросительной системе. Мне пришлось нырнуть глубже, чтобы разобрать мелкий шрифт. Если вы думаете, что я преувеличиваю, могу добавить, что меня позвали прежде, чем я успел прочесть статью до конца.

На следующий день я вернулся, чтобы дочитать ее, но газету унесло отливом. Я искал ее, нырял за каждым увиденным клочком бумаги, но тщетно, и с тех пор всякий раз, попадая сюда, я не могу видеть куска газеты под водой без того, чтобы не нырнуть и не посмотреть, не моя ли это недочитанная статья.



В море есть два существа, которые жалят (не считая скорпены*). Одно из них - маленькая медуза. Ее трудно заметить, но внезапное жжение тела свидетельствует об укусе, место которого обычно представляет собой аккуратное круглое пятнышко. Жжение продолжается в течение суток, а затем проходит.

* В Черном море водится еще одна ядовитая рыба, укол спинных плавников которой очень болезнен. Это - морской скорпион, или иначе пряжка, змейка, по-местному, "драгун", или "дракон". (Примечание ред.).

Другое существо - обыкновенная оса. Взгляните только, как она проницательна! Не успеешь вынырнуть на поверхность, как оса появляется над твоей головой, словно она только и ждала того момента, когда ты покажешься на поверхности. Сколько бы раз ты ни нырял в воду, чтобы избавиться от этой дряни, она всегда ждет тебя, и никакие размахивания руками не помогут. Приходится примириться с мыслью, что тебя могут ужалить в спину, и продолжать охоту.

Недалеко от Теула я нашел под водой разбитую садовую вазу, такую луковицеобразную глиняную штуку, которую всегда встречаешь в аккуратных садиках. Ваза, наполовину увязшая в песке, лежала около скал. Часть верхнего ее отверстия была, однако, открыта, и я видел, как туда заплывал окунь. Я не стрелял в него, хотя часто нырял на дно, чтобы заглянуть в этот странный дом, но вскоре понял, что своим любопытством отпугиваю окуня, и оставил его в покое.



Близ Теула я выработал очень хороший маршрут для подводной охоты. Две "остановки" этого маршрута были около нор, где я всегда видел двух больших губанов.

К сожалению, когда я нырял за ними, они исчезали в лабиринтах скалы, куда я не мог проникнуть, В конце концов, я придумал, как подобраться к их норе незамеченным. После целой недели попыток мне удалось подстрелить первого губана. И позже эта нора никогда не оставалась пустой, видимо, она была любимым местом жительства губанов. Мне всегда удавалось найти там хорошую рыбу. Вторая остановка была также у норы, еще более глубокой труднодоступной, и рыба, которая в ней жила, была мне неизвестна. Она отливала золотом, как карп, и была очень большой. Она была хитра. Как бы осторожно я ни подбирался к норе, я всегда лишь одно мгновение видел рыбу лежащей на камнях возле входа в нору, а уже в следующий миг она поворачивалась и исчезала в каком-то узком проходе. Ни одну рыбу я не знал так хорошо, как эту, и каждый день тратил много времени, чтобы обмануть ее или, по крайней мере, отпугнуть от норы, чтобы мой друг Дак мог ее подстрелить. Однако все мои усилия были тщетны.

Но настал день, когда я незамеченным подкрался к ней. Я глубоко нырнул и почти ползком добрался до нее. Казалось, что мои легкие вот-вот разорвутся. Я выстрелил, промахнулся и тут же рванулся наверх, так как слишком долго добирался до рыбы под водой. С трудом переводя дыхание, я перезарядил ружье. Я не ожидал снова встретить эту рыбу. Однако по какой-то причине, по какому-то отчаянному любопытству, которое так часто бывает у рыб, она вышла из своей норы и снова лежала на камнях. Клянусь, она смотрела на меня! Я не колебался - проплыл мимо, повернулся и, осторожно зайдя с тыла, выстрелил, и на этот раз удачно.


Поглубже всадив в рыбу стрелу и придерживая золотистую красавицу в руках, я пулей взмыл на поверхность. По мере того как я поднимался рыба уменьшалась в размерах, и когда я выбрался из воды, то увидел, что она вдвое меньше, чем я предполагал, хотя все же была самой крупной рыбой этой породы, которую мне когда-либо удавалось подстрелить. Это была зеленушка коричневато-желтого оттенка, редкая рыба для того времени года, когда я охотился.

Так была ликвидирована эта "остановка" в моём маршруте, потому что рыба была очень старой и давно превратила эту нору в свою персональную собственность. Другие рыбы там не поселялись. Иногда я нырял и заглядывал туда, привлеченный шнырявшими вокруг двумя маленькими апогонами, потому что вид этих круглых, красных похожих на электрические лампочки рыбок всегда приятен.

Но нора опустела. Я убил старого друга.



Под водой всегда появляется желание схватить рыбу за хвост. Сначала я всерьез делал попытки поймать рыбу руками, так как был уверен, что это возможно. Но даже с самыми сонными и спокойными рыбами в дураках оставался я, а они были только озадачены тем, что я могу даже попытаться сделать такую глупость.

Позже я научился развлекаться тем, что гонял рыб голыми руками, подталкивая их сзади, словно овец.



Губана так редко удается увидеть наверху, у поверхности воды, что однажды, встретив эту рыбу, довольно крупную, плавающую почти на поверхности-отличная мишень,- я не выстрелил только потому, что решил, что она больна и умирает. Нет нужды говорить, что она была совершенно здорова и нырнула на дно, как только я попытался схватить ее руками.

Самую крупную дораду в моей коллекции упущенных рыб я подстрелил в каком-то подводном туннеле. Я стрелял в нее через щель сверху, не представляя, какой величины была рыба, пока я не попал в нее. В результате- моя стрела вонзилась в дораду, которая принялась плавать взад и вперед вдоль щели, моталась и стрела, и это напоминало мне каретку пишущей машинки. Я нырял и нырял, стараясь поглубже загнать стрелу и ища возможности пробраться в нору, чтобы вытащить оттуда мою добычу, но щель была слишком узка.

Каждый раз, когда я нырял, я проплывал мимо довольно крупного осьминога, прятавшегося в расщелине скалы. Я не намеревался его трогать, и поэтому меня раздражало, что он сжимался, когда я проплывал мимо него вверх или вниз. Мечась между похожей на каретку пишущей машинки рыбой и осьминогом, я терял голову, и когда в полном отчаянии сунул голову и руку в маленькую дыру, чтобы достать свою добычу, я так испугал рыбу, что она сорвалась со стрелы и, освободившись, скользнула мимо меня. Обозленный этой потерей, я хотел подстрелить осьминога, но и он успел дать стрекача.

Время на подводной охоте проходит быстро. Хотя в воде беспрерывно можно провести лишь час, самое большее два, но на берегу всегда с нетерпением ждешь, когда наступит время снова войти в воду.



В конце дня, проведенного в занятиях этим спортом, появляется убеждение, что ты ничем не хуже рыбы. Если же охота была неудачной, то убеждаешь себя, что рыба - глупое существо, из-за которого не стоит волноваться.

Для того чтобы оставить комментарий войдите через социальный сервис.