28.07.2010 | Зов леса

Литературный конкурс журнала "Охотничий двор" Автор: Олег ТРУШИН, г. Шатура, Московская область

Дед Семен уверенным, резким движением руки открыл входную дверь дома и вышел с моста на крыльцо под ослепительные лучи мартовского солнца. Яркий диск небесного светила уже давно выкатился из-за леса, окаймляющего левый край поля, и с каждой минутой поднимался все выше и выше. Под его палящими лучами снега оседали, ноздрились, таяли, превращаясь в быстрые говорливые ручейки, уносящие шумливым потоком холода лютой зимы. На заборе звонко чирикало с десяток бойких воробьев, весело вздергивая хвостиками, перепархивая с одного колышка на другой, наскакивая друг на друга, радуясь наступлению теплых весенних дней и уже, по-видимому, позабыв о еще совсем недавних лютых морозах.
 

- Эй - да суета их взяла, видать, никак не меньше своей хилой душонкой весну чувствуют, а может быть, и покрепче, чем мы - человечье, - словно обращаясь к суетливым воробьям, произнес вполголоса Семен Никандрович, усаживаясь на край высокого деревенского крыльца, которое лишь слегка впитало в себя тепло весеннего солнца. - Вот и зиме концовка подходит! В деревне приход весны по-особому чувствуется. Бывает, что и в январе-феврале снега загорятся, затают, а все не так, не хватает чего-то. Воздух не тот, с морозцем еще, а самое главное - в душе человеческой поворота на весну нету. Вот в чем вся суть-то!
 

Воробьи, было затихнув, с новой силой принялись галдеть, перепархивать на штакетнике. От яркого солнечного света слепило глаза. За высокими воротами на деревенском проселочном большаке были слышны голоса нескольких женщин, похоже, собравшихся у колодца, звон пустых ведер и однотонный скрип колодезного журавля. В соседних дворах квохтали выпущенные на божью волю куры.
 

Дед Семен плотно прислонился к нагретой солнцем стене дома, ощутив за собой твердую бревенчатую неровность, закрыл глаза. Так сидел с минуту-другую пока не заслышал за воротами хрустящие по ледяным корочкам шаги нежданного гостя, а вскоре тяжело скрипнула воротина. в проеме которой появился Серафим Степаныч - сосед из дома, что напротив. Высокий, слегка сутуловатый, несмотря на свои далеко немолодые годы, он держался молодцом. Сам вел свое нехитрое хозяйство, не надеясь на взрослых сыновей, которые давно съехали с отцовского дома в город и наведывались крайне редко. Свою старуху Прасковью Филипповну Степаныч схоронил уже как пятый годок. Бывает, наскучит одному день-деньской коротать, вот тогда-то Степаныч к Семену Никандровичу и направляется о том, о сём потолковать.
 

Осторожно прикрыв ворота и еще как следует не отойдя от них, Серафим Степаныч бодро поприветствовал хозяина дома.
 

- Утро доброе, Никаныч! - произнес гость. Серафим Степанович никогда не произносил отчества соседа полностью, то ли не выговаривал, то ли так, считал, будет проще.
 

- Что-то ты рановато на солнышке греться задумал! Весна еще соки не набрала. Простудишься еще, чего греха - много ли нам, старичью, надобно? Снегов то еще по округе - вон сколько! Ох, и зимушка была, ох, и крепка! Давно так не терпели. Аж с самого октября снежок начал подваливать, а уж под Новый год-то за околицу без лыжни ни сунешься. По два раза на дню всю зиму снег откидывал, сугробы накидал - во какие! - Степаныч махнул руками выше своего роста, придавая своему сообщению более зримый вид. - Долго таять будет. На солнышке, может быть, к апрелю-то и сойдет, а вот в хвойниках точно до майских пролежит. Как пить дать - пролежит! - Выговарившись, словно последний дух на волю выпустив, Степаныч прищурился и посмотрел в голубое небо, где, распластавшись, полыхало ослепительное солнце.
 

Воробьи, дружно чирикавшие на дворовом штакетнике, при появлении говорливого гостя быстро вспорхнув и перелетев ланку, расселись на крыше бани, все так же продолжая бодро чирикать, расправляя пестрые крылышки, подставляя их под ласковые солнечные лучи.
 

Словно отчерченная по линии, березовая опушка впитывала в себя солнечный свет, а сами деревья казались яркими, светлыми и чистыми, будто омытые дождем, с едва уловимой голубоватой дымкой в кронах. Где-то со стороны ближнего края березняка доносилось дружное бормотание пары тетеревов, иногда дивные звуки затихали, но вскоре вновь наплывали на пробуждающуюся от зимней стужи природу. Суетливая сорока, спутница деревенских околиц, ошалело вылетела из густой кроны раскидистой ветлы, растущей на деревенской улице, и усевшись на крышу дома, беспокойно застрекотала, при этом проворно прыгая по коньку дома.
 

- Да, Степаныч, вот и весна тебе пришла, - повторил несколько раз Семен Никандрович, словно стараясь и себя самого убедить в неизбежности годового круговорота. - Скоро тока пойдут. Поляши во всю силу задурят на зорях. Глушаки по мшарникам дадут о себе знать. Да! Что нам нонче до них, старичье с тобой стали. Походишь по лесу, по буеракам часок-другой, и все, дух вон. А вот за куличками по тяговой зорьке сбегаем. Тех хоть не услышишь, да все одно увидишь. А бывали времена! - Никандрович утверждающе кивнул головой, сжав при этом губы. - Случалось, что ночи напролет глаз не сомкнешь, все тянет тебя то за тетеревями, то за утьвой. А то и за мошниками зачастишь. Сколько их токов-то вокруг нашей деревни было. Не счесть! И так каждую весну, пока листочки по березам не пойдут, да молодая травица прошлогоднюю сушь не прикроет. Придешь, послушаешь, посмотришь, как там все на токовище в порядке, да домой, - проговорив, дед Семен скосил взгляд на своего соседа-собеседника, слегка улыбнулся, добавив: - Настоящий охотник был! После чего его взгляд вновь ушел в безоблачную даль голубого мартовского неба. На некоторое время установилось неожиданное молчание в их неторопливой беседе.
 

По деревенскому большаку, по разбитой мартом дороге вразвалку, надрывно тарахтя двигателем, проехала машина и где-то у дальних домов остановилась.
- Автолавка, наверное, - прошептал Степаныч.
 

Спустя некоторое время у остановившейся машины стал собираться деревенский люд. Женщины наперебой галдели о всякой всячине, справлялись о новостях, стараясь не спешить с уходом.
 

- Вон как разбазарились, - вымолвил Степаныч после долгого молчания. - Им хоть весна, хоть осень, одно дело - дайте покудахтать. Слушай, сосед, давно хотел тебя спросить, да вот все как-то не получалось, скажи, а о лосишке твоем, что тогда на Барских лугах подобрал, так больше ничего не слышно? А? Ничего не слышно?
 

В ответ на поставленный вопрос Семен Никандрович не проронил ни слова, лишь слегка мотнул головой, отведя взгляд в сторону от Степаныча.
 

С дворовой крыши, на которой еще крупным пластом лежал плотно осевший снег, свисали стройным рядком сосульки, а с них дружно, одна за другой срывались вниз крупные капли. Иногда скопившаяся талая водица сливалась целым ручейком-водопадом, пробивая в снегу лунки. Капли шумно падали вниз, разбиваясь о стоящую в лунках воду.
 

Степаныч, видя, что дед Семен не желает говорить, осекшись, разом замолчал.
 

***
Сентябрьская ночь застала объездчика местного лесничества - Семена Никандровича Савинкова на участке дальних сосновых посадок у Барских лугов. Короткая вечерняя зорька быстро убралась, дав полную свободу ночной мгле. Сумрак ночи мгновенно лег на подлесок, с каждой минутой становясь гуще. Возвращаться домой было поздно, и Семен Никандрович, наскоро поднабрав дровец и разведя дружный костер, остался ночевать под пологом приютившего леса. Гнетущая тишина, прерываемая таинственными звуками леса, резала слух. Костер убаюкивающе потрескивал сушнячком, излучая благодатное ласкающее тепло. Где-то совсем близко, за спиной Семена Никандровича, несколько раз протянула свою устрашающую песню сова, и вскоре ее силуэт бесшумно мелькнул в проеме сосновых крон, погруженных в звездное небо, и скрылся, словно не было ночной разбойницы и вовсе. А спустя несколько секунд уже с другой стороны донеслась до слуха Никандровича страстная и пугающая перекличка сов.
 

Пригревшись у жаркого костра, Семен Никандрович слегка задремал. Потрескивание костра еще больше усиливало дрему, крепко разморившую усталое за день тело.
 

К утру резко схолодало. Очнулся Никандрович оттого, что показалось - где-то совсем недалеко прозвучал выстрел.
 

- Во сне что ли? - проговорил он вслух, делая попытку представить, наяву ли это все он слышал или заспалось. - Чертовщина какая-то! Да нет, наверное, померещилось! - добавил он, словно в оправдание. - Кто будет стрелять в таких густых сумерках да еще в таком плотном тумане?
 

А туман был действительно плотным. Появившийся неожиданно, ближе к утру он основательно скрыл из виду все окружающее.
 

Пламя костра уже давно поглотило все то, что было брошено в него щедрой человеческой рукой, и теперь, к рассвету, в кострище оставались лишь ярко тлеющие малиновыми огоньками угли, отдавая свой последний жар нахолодавшему за ночь воздуху. Иногда самые крупные угли вспыхивали оранжево-желтым пламенем, отдавали белесой синевой, а затем внезапно затухали. И оттуда, где только что вырывались яркие языки пламени, начинал струиться легкий, едва видимый на фоне плотного тумана дымок.
 

Совсем близко тявкнула несколько раз лисица и, видимо, почувствовав резкий запах костра, перемешанный с человеческим духом, поспешила удалиться от опасного места. Ее голос еще несколько раз слышался в предрассветных сумерках!
 

Над головой Семена Никандровича просвистела крыльями невидимая стайка каких-то пичуг, наверное, державших свой путь в теплые края.
 

Никандрович поднялся с елового лапника, на котором провел всю ночь, ежась от холода, то и дело запахивая ватник поплотней, и принялся подкидывать в костер еще припасенные с вечера дрова. Сушняк, лихо вспыхнув, пустил в воздух тысячи мелких искринок, при этом дав свободу и силу пламени.
 

- Ну, вот и славненько! Все потеплей будет, - пробурчал себе под нос Никандрович. - А то уже совсем продрог.
 

Отправляться в дорогу было еще рановато, и он вновь опустился на еловик.
 

Пропитанный влагой утренний воздух вбирал в себя звуки. Семен Никандрович старался не реагировать на них, размышляя о том, что уже совсем скоро закружит осень по-настоящему, посрывает листву, зарядит проливными дождями, а затем скует землю первыми зазимками, готовя ее к снегам. "Скорее всего, первый снег случится где-нибудь в ноябре, а то, может быть, и того позже, на декабрь отодвинется. А там, кто знает? Как Бог укажет! Природу не угадаешь",-раздумывал Семен Никандрович, слегка подгребая сучкастой палкой черные угли, выкатившиеся из костра.
 

Скомканные обрывки человеческой речи, вдруг долетевшие до слуха лесника, заставили его насторожиться: Люди! - Грибники! Сентябрь - самое время груздочков с гладышками к зиме подсобирать, - как бы успокаивая себя, мысленно произнес Семен Никандрович. - Я-то вот здесь целую ночь скоротал, и эти, может быть, тоже еще с вечера в лес прибыли, чтобы первыми у грибков оказаться.
 

Голоса доносились со стороны густого ельника, за которым тянулась на доброе расстояние прошлогодняя вырубка.
Утренний туман начинал слегка рассеиваться. Очертания одиноко стоящих деревьев стали проглядываться на общем фоне леса. Совсем близко от Семена Никандровича, в багрово-желтой осиновой кроне вывел свою незатейливую песенку-посвист красавец-петушок рябчик, а вскоре он и сам, шумно захлопав крыльями, слетел с раскидистой кроны, в гуще которой провел сентябрьскую ночь, и полетел в сторону той самой вырубки, по окоему которой совсем недавно прошли неизвестные.
 

Померещившийся выстрел, люди, прошедшие ранним утром в неизвестном направлении, - все это все же казалось Семену Никандровичу несколько странным и тяжелой думой ложилось на душу. - В полудреме и не понял вообще-то, стреляли или нет. Если да, то выстрел был где-то там в сосняках за старой валовой канавой, что на границе 51-52-го кварталов, - рассуждал он вслух. - Все одно туда идти, захвачу немного левее и как раз в то место выйду.
 

Завалив дерном и без того едва тлеющие угли ночного костра, накинув на плечи рюкзак, Семен Никандрович, преодолев густой захламленный валежником ельняк, вышел на просек, за которым находилась старая вырубка. Повернув по направлению к валовой канаве, Никандрович осторожно перебрался через ее крутой ров и, поднявшись на высокий вал, от неожиданности увиденного оторопел. У подножия нескольких громадных сосен лежало недвижимое тело лосихи, а рядом с ним растерянно смотря на внезапно появившегося человека, стоял лосенок-первогодок.
 

Никандрович, словно вкопанный, продолжал стоять на высоком бугре, глядя на весь ужас лесной трагедии.
Лосенок, слегка попятившись назад, натолкнулся на ствол одной из сосен, остановился и, быстро развернувшись, скрылся в гуще елового подроста.
 

Осенний день размеренно вступал в свои права. Золото листвы поблескивало в ослепительных лучах сентябрьского солнца. Безоблачное, сочно голубое небо просторно разлилось над осенним лесом. Легкий, едва уловимый ветерок трепал листву на маковках берез, подзадоривал и без того беспокойную листву осинника. Лесная пройдоха-сорока с громким стрекотанием перелетела с сосняка через вырубку и, опустившись где-то там, продолжала суетливо оглашать своим гамом окрестность.
 

Минут с десять лесник в легком оцепенении, молча сидел на сломанной ветром елке, потягивая одну папиросу за другой, тупо глядя на изуродованное браконьерами тело лосихи. Взгляд человека скользнул по плотной стене густого ельника, в котором скрылся лосенок.
 

В какое-то мгновение слух лесника уловил легкий шелест еловых ветвей, которые спустя секунды расступились, выпустив на чистое место лосенка.
 

***
Через годы Семен Никандрович с большой трогательностью рассказывал мне о встрече с лосенком, попавшим в беду. Мысль о том, чтобы забрать лосенка, пришла не сразу. Но все разрешилось само собой. Лосенок потянулся вслед за уходившим человеком, иногда останавливался, посматривая на своего ведущего, да так и вышел за дедом Семеном прямо к деревенской околице, разом очутившись в непривычной для себя обстановке и тем самым решив свою дальнейшую судьбу.
 

***
Как назвать лосенка, словно ком снега, свалившегося на голову Семена Никандровича, долго не могли придумать. Конечно, мыслей по этому поводу было хоть отбавляй, но вот ценной, чтоб эдак за душу зацепила, не было.
 

Больше всех домашних над разрешением этой проблемы бился сам хозяин дома. Никак не мог ладное имя своему подкидышу подобрать. Все какие-то в них изъяны находил: то легковато, то простовато, а то и вовсе какое-то бесхитростное. Но в чем именно та самая бесхитростность скрывалась, Никандрович ответить и сам себе не мог.
 

В конце концов, безвыходность сложившейся ситуации разрешила Устинья Ивановна, жена деда Семена, "обнаружив" на рыжеватом бочке лосенка небольшое белесоватое пятнышко - словно снежинка прилепилась.
 

- Эко какое дело! Да ты примеченный у нас! - восхитилась Ивановна. - Где хошь отыщем. Лишь бы твоя снежинка не стаяла со временем.
 

Так и приклеилась к лосенку кличка Снежок. Дед Семен по первости сопротивлялся, ну а потом понял, оценил и сдался.
 

Лосенок быстро привязался к людям, почувствовал, наверное, доброту и заботу к себе. Место ему было отведено в крытом дворе, что был пристроен прямо к дому. Закуток, где некогда содержали корову, давно опустел, и теперь на полных правах был отдан Снежку. И лосенку это место приглянулось.
 

Лишь единственная дотоле хозяйка двора - большерогая коза Маруська - не сразу смирилась с появлением в доме нежданного постояльца. Все норовила его отогнать от Устиньи, с осторожкой посматривая на Снежка. Ну, а если их пути-дороги в хозяйском дворе один к одному сходились, то старалась отбежать от Снежка подальше. Лишь к весне стала подпускать Снежка к сенной копенке, что была поставлена Никандровичем прямо за домом у бани.
 

Ну, а дворового кота Барсика Снежок почему-то вообще не замечал. Пошипит-пошипит Барсик на Снежка, да так и уйдет, а тот лишь своими длиннющими ушами пострекочет, выслушивая кошачьи выкрутасы.
 

Так и пошла чередом жизнь Снежка в доме Никандровича. Снежок охотно отпаивался парным козьим молоком, набирая в себе силы. Для этого дед Семен приспособил бутыль-четвертушку, в которой мочил брусничник. Пил Снежок маруськино молоко охотно, причмокивая, живо тянувшись во след за опорожненной бутылью.
 

Одна была беда - дворовые собаки. Не любил он их. Ох как не любил! При каждом лае настораживался, поворачивал голову в сторону, откуда доносилась собачья брехня, напряженно вслушиваясь. Особенно сильно докучали Снежку деревенские псы, когда тот появлялся на проселочной дороге, следуя за дедом Семеном. Как только собачье пыталось поближе приблизиться к лосенку, тот, в свою очередь, делал резкий выпад, а затем, вплотную прижимаясь и пихая деда Семена, ис кал у него защиты.
 

Прогуливаться с дедом Семеном по деревне Снежок любил. Он, словно привязанный, шел за Никандровичем, не отставая от него ни на шаг. Особенно полюбилось Снежку ходить по утру на дальний деревенский колодец. Дом Семена Никандровича находился в самом центре деревни, и до колодца с отменной ключевой водицей было чуть меньше полверсты. Как услышит Снежок звонкое ведерное бряканье, так словно из-под земли вырастает у ног деда Семена. Дойдет с ним до журавля, дождется отходной и обратно наперед, словно путь-дорогу к дому указывает. В деревне любили наблюдать за такими походами деда Семена со Снежком. Деревенские жители, словно осеннее сорочье, выкатывали из домов и, открыв рты на диковинную картину, смотрели за происходящим. Когда такое можно было увидеть в деревне! Снежок словно и не старался обращать внимания на любопытные взоры деревенского люда, хотя иногда и скашивал взгляд в их сторону.
 

Случались со Снежком и забавные истории. Так, однажды он до смерти напугал саму Устинью Ивановну, возвращавшуюся поздним вечером из гостей. Семена Никандровича дома не было, ушел еще с утра в объезд на дальние сосновые посадки к урочищу "Дубки", проверить что к чему, принялся ли молодняк, а Ивановна, обиходив скотину, направилась к своей подруге Дарье Прохоровой, что жила почти у самой деревенской околицы - второй дом с краю. Ушла, да и засиделась до самого поздна. За житейскими разговорами и не заметили обе, как время пролетело. На улице стемнело. Домой Устинья пошла не деревенским большаком, а едва просматривающейся тропинкой по гумну, краем картофельного поля, решив, что так ближе, Дошла до своей ланки, перебралась через жердины, накинутые на столбы, и не торопясь направилась к дому. Проходя мимо густо сросшихся меж собой яблонь и вишен, и наткнулась на Снежка. Темно. И вдруг непонятный, шевелящийся в высокой траве, едва различимый силуэт. Ивановна так и обомлела со страху. Про Снежка в тот момент даже и не вспомнила. Со всей силы бросилась бежать к дому, слава Богу, что путь близкий. А неведомое существо за ней припустилось. Лишь добежав до избы, Ивановна додумала, что это Снежок за ней гонится. Припомнила, что, уходя из дому, оставила дверь во дворе открытой. Снежка где-то не было. Мол, находится, и сам во двор зайдет. Еще подумала, что в саду где-нибудь полеживает. С тем и ушла. А оно так и получилось. Снежок под одной из яблонь прилег, задремал, да так и встретил ночь.
 

Так мало-помалу день за днем уходили для Снежка последние дни осени - осени, завершавшей год его жизни в доме лесника. Хмурый, дождливый октябрь как-то незаметно сменился последним осенним месяцем-предзимником. Морозные утренники уступили стылым дням, и вот-вот вскорости природа должна была выдать первый снег. Уже давным-давно облетела увядшая листва с огромной березы, росшей прямо у ворот дома деда Семена, выслав собой остывшую землю. Осиротевшие без листвы тонкие ветви хлестко били по поветке ворот, безропотно раскачиваясь на холодном и жгучем предзимнем ветру.
 

***
Короткие зимние деньки Снежок любил проводить в ветловом мелятнике, что находился прямо за гумном дома деда Семена и тянулся краем колхозного поля. Густой, а местами переходящий в непролазный чащник, молодой росляк, наверное, давал Снежку ощущение родных лесов. Частенько, наглодавшись вдоволь молодых горьковатых стеблей, он ложился под каким-нибудь раскидистым кустом, выминая в снегу ямку-лежку, и, сытый, погружался в легкую дрему. Случалось, что и самому Семену Никандровичу приходилось выманивать своего постояльца из ивовых крепей.
 

- Ай-да надо же, весь молодняк извел! Вон какие обгрызки-топыри виднеются. Все посушил!
А Снежок, словно подгоняя Никандровича, тыкаясь ему то и дело горбоносой головой в спину, шел к дому и, дойдя, сворачивал в сени, пробираясь к себе в хлевушок, где немедленно укладывался на теплый, сохраняющий в себе томный дух лета сенник.
 

Сперва, когда лосенок только оказался в доме лесника, хозяин поместил его в закуток для молодняка. "Детский" закуток не пришелся по душе Снежку, и уже на шестой день он отказался там находиться, устроившись прямо у входа во двор. Семен Никандрович, пришедший напоить лосенка, так и не смог загнать его в "детскую". Не идет, и все тут! Вот и нашел тогда дед Семен верный выход: не стал на ночь закрывать дверь во всех четырех хлевушках. Распахнул их настежь. Везде сена настелил хорошенько. Так и оставил Снежка в ночь на полном выборе. Переживал очень. Раза два выходил ночью на ступеньки сеней, подходил к двери, ведущей в крытый двор, прислушивался. Тишина еще больше пугала его, пуская в нехорошие, скверные думы, заставляя с тревогой ждать утра. А к утру Семен Никандрович, как на грех, заспал. Растрогала Устинья, сказав с радостью, что лосенок облюбовал коровник, выбил себе в сенцах местечко и лежит себе полеживает. Дед Семен от услышанного аж с койки подскочил, наскоро набросил на себя фуфайку, да, как был в кальсонах, так во двор и сбежал. Осторожно пошел к коровнику и, спрятавшись за дверную стойку, глянул во внутрь. Снежок и впрямь спокойненько полеживал на сене, забившись в дальний левый угол хлева. Уже через несколько дней лосенок целенаправленно шел с улицы во двор, выбирая в нем свою, полюбившуюся "комнатку".
 

***
Месяц за месяцем проскочила, как один день, осенняя пора. Отбушевала пора золотых дождей, посметавших буйными ветрами разноцветную листву с деревьев. С утренними заморозками сама собой отошла грибная пора, доставлявшая деревенским мужикам да бабам изрядные хлопоты: мало еще грибы из леса принести, нужно их еще и к делу привести, припасти по всем правилам. За последними грибочками - опятами уж мало, кто ходил: благородных беляшей с подосиновиками в тот год с добром уродилось.
 

Ото дня ко дню стали холодней утренники, покрывающие увядающую траву серебристой пеленой заморозков. Суетливое сорочье все чаще и чаще ютилось у человеческого жилья, где наверняка можно было бы отыскать что-нибудь на обед. Их неугомонная трескотня по утрам беспокоила деревенские задворки. Даже вездесущие пеночки, державшиеся долгое время в уже оголившихся кронах раскидистых черемух, росших возле дома деда Семена, вдруг в один из дней не прилетели. Знать, надвигающиеся холода почувствовали, на юг потянулись. Давно покинули деревенское небо ласточки-касатки, а вслед за ними умчались в теплые края быстрокрылые стрижи. Все чаще стала слышаться за окошком изб синичья суета - пришла пора паклю таскать, к зимним холодам готовиться. Мало отпугивал назойливых птах стук деда Семена по оконному стеклу. Минута-другая, и все повторялось вновь.
 

К ноябрю выпал первый снежок. Изрядно запорошил белой кухтой загрубевшую от морозов землю, плотно окутал деревья. Для Снежка это была уже не первая зима, но нежданно выпавший снег заставлял осторожничать. В первый день после снегопада, ступив за порог крытого двора, Снежок долго осматривался, тыкался мордой в промерзшую жердину, густо усыпанную снегом, роняя снежные комья наземь. А потом опасливо следовал за дедом

Семеном, стараясь не отставать.
 

- Что же ты за мной бродишь, словно бичевой привязанный! - возмущался дед Семен, наткнувшись невзначай на Снежка. - Иди вон в сад!
 

Но глянув в крупные глаза Снежка, сразу смягчался, ласково гладил своего любимца по спине, бокам. Устинья Ивановна любила наблюдать такие любовные сцены - даже нет-нет и всплакнет, глядя на такое милование.
 

***
Так и прожил Снежок в доме Семена Никандровича и Устиньи Ивановны два года. Пообвыкся, вырос, превратившись в изящного молодого рогача. Жители деревни не могли налюбоваться на Снежка. Люд из окрестных деревень, как только оказывался по каким-либо житейским надобностям в Якушевке, спешил к дому деда Семена полюбоваться на "знаменитого сельчанина". Со слов верили мало кто. Уж больно необычное дело - лось в доме. А увидев воочию, все никак не могли в толк взять, как такое могло случиться. Ведь лось-то - лесной зверь, а тут вдруг словно коровенка по двору бродит и вовсе людей не страшится. Дивились, охали да ахали, руками расплескивали, по нескольку раз к деду Семену наведывались.
 

В то второе лето однажды увязался Снежок за Устиньей Ивановной на дальний вырубняк, что за Николиной вырубкой, когда та отправилась за черникой. Рано утром Ивановна открыла хлев, выпустила Снежка во двор и сама, слегка прикрыв дверь, ведущую в сад, ушла. Заметила Снежка уж у лесной опушки у края поля, уверенно шедшего прямо за ней. Испугалась, что в лес уйдет. Но сама назад возвращаться не стала. Так и дошел Снежок за Устиньей Ивановной прямо до самых вырубок. Пока Ивановна собирала ягодку к ягодке, глянула, а Снежка-то и нет рядом. Уж звала она его звала, кричала на весь ягодник, да все впустую. Как сквозь землю провалился. Так и пришла домой до полудня, расстроенная, даже про ягоды забыла. А уж Семен Никандрович по усадьбе и деревне Снежка обыскался. Следов по огороду Снежковых много, а вот куда направился - не скажешь. Следы Снежка, ведущие от бани к краю гумна в поле, Никандрович заметил не сразу, а лишь когда присел, уставший, на сваленный по прошлой осени сухостой. Цепочка лосиных следов вела в лес...
 

Больше суток искал дед Семен Снежка. Все бродил по лесу, окружавшему деревню со всех сторон. Все безрезультатно. Друг Никандровича, Андрей Степанович, успокаивал: "Он у тебя домашний, к лесной жизни непривычный, вернется. Лес для него чужой".
 

Снежка нашли только к вечеру следующего дня. Он сам вышел на окрайку поля, где безлесье резко врывалось в березовую рощу, отстраняя ее прочь.
 

То был первый серьезный уход Снежка из дома деда Семена. Были затем и другие, и все как-то не заметно для себя привыкли к этим отлучкам Снежка и со временем стали относиться к ним спокойно.
 

***
Наступило лето следующего года. Закончилась пора первой зелени, отбушевали ветреные майские грозы и отыграли свои весенние зори неугомонные соловьи. Год повернул на новый виток. Пришла страдная сенокосная пора, и по утрам Семен Никандрович стал частенько пропадать на покосе. Брал с собой дед Семен и Снежка. Как правило, Снежок далеко не отходил, ложился где-нибудь поблизости и наблюдал за работой или же, найдя здесь же рядом роскошный ветловый куст, старательно обкусывал горьковатые побеги. Но бывало и так - оглянется дед Семен вокруг, а Снежка и нет. Знать, снова в лес ушел. В такие минуты Семен Никандрович начинал переживать, суетиться, все старался взглядом Снежка отыскать. А когда Снежок появлялся, то беспредельно тому радовался.
Незаметно подкралась осень. Зазолотилась березовая листва, загорелись в багряно-оливковые тона осины, с каждым трепетом листа провожая ушедшее лето. Заголубели небесные дали, отправляя в дальний путь журавлиные косяки. Пожелтела трава, прильнув к земле, отмирая, а с полей горьковато потягивало загрубевшей стерней, над которой по утрам ложились холодные росные туманы. Быстро сходил с горизонта день, а ночи стыли. Осень одолевала лето во всем: в цвете и в погоде.
 

К своей третьей осени в жизни Снежок стал матерым зверем. Это уже был не тот лосенок-подросток, каким он был еще до недавнего времени. Горбоносую голову возмужавшего зверя украшал венец рогов. Этого грозного оружия иногда побаивался и сам дед Семен. Мало ли что может взбрести в голову лесному зверю. Отходили подальше, когда тот вдруг ни с того, ни с сего опускал голову и тяжело выдавливая из себя воздух, делал шаг-другой вперед. Страх перед диким зверем делал свое дело, и чувства "родительской" любви отходили далеко на второй план.
 

Однажды, одним сентябрьским полднем, Снежок вновь ушел в лес. Дед Семен воспринял этот уход за обычное дело - ведь не первый раз. Но ни к вечерней заре, ни к утру следующего дня Снежок не вернулся. Что-то в душе Семена Никандровича подсказывало ему, что ушел его приемыш насовсем. Пора пришла! Разом оборвал связь с домом. Семена Никандровича опять-таки успокаивали, говорили, что вернется Снежок. Мол, пора у них такая осенняя, горячая. Но прошла неделя, другая, а Снежка все так и не было. "Видимо, к себе домой вернулся," - заметила как-то невзначай Устинья Ивановна в разговоре с деревенскими бабами. А вот Семен Никандрович никак не мог смириться с потерей Снежка и по утрам, привыкший наведывать своего любимца, по-прежнему заходил в хлев, подолгу стоял, прислонившись спиной к бревенчатой стене, погружаясь в думы. Иногда в такие моменты на глазах деда Семена появлялись слезы. В душе-то он хорошо понимал, что, может быть, так и лучше - лось должен жить в лесу, но сердце говорило совсем о другом.
 

***
О том, что пропал Снежок, вскоре узнали жители не только деревни Якушевка, но и окрестных деревень. Многие при встречах с Никандровичем успокаивали, говорили о том, что если увидят Снежка в лесу, то обязательно скажут. Но сам дед Семен от таких утешений старался как можно быстрее уходить. Тяжело было слушать.
 

Однажды прошел по деревне слух, что бригада пришлых охотников в окрестных лесах добыла лося с белым пятном. Недобрый слух дошел и до Семена Никандровича с Устиньей. Много слез было пролито в тот горький вечер. Оплакали Снежка. Охотники не виноваты, лось - зверь дикий. А вот спустя несколько месяцев после той страшной вести, в апреле, один из жителей Якушевки, возвращаясь утром с дальнего тетеревиного тока, видел с краю поля у березовой опушки огромного лося, смотрящего на просыпающуюся деревню. Заметив внезапно появившегося человека, лось быстро скрылся в чаще березового мелколесья. В какой-то момент Сашке Воробьеву показалось, будто на боку лося мелькнуло белое пятно. Бросился он во всю прыть через поле прямо к дому деда Семена. Разбудил. Рассказал об увиденном.
 

Семен Никандрович обстоятельно выслушал благую Сашкину весть, но решил по-своему - на то место, где видели лося, не ходить.
 

- А зачем?! И слава Богу, что живой, если это он, -промолвил вслух дед Семен, осенив себя крестным знамением. - Ну, и слава Богу,-промолвил он еще раз, благодаря Сашку за известии. - Надо же, ведь как бывает, сколько времени у меня прожил, а все одно - лесная сторонка ближе, роднее. 

Оставить комментарий