04.08.2010 | Дядя Митя

Литературный конкурс журнала "Охотничий двор" Автор: Симачев Владимир г. Калуга

Дядя Митя - старый охотник. Старый и по возрасту так, что особо и не охотится. Ему далеко за 80 лет, и лишь дважды в год выходит он в лес. Весной на тягу, на вальдшнепов, осенью - посвистеть в манок, увидеть, да подстрелить пару рябчиков. На долгие ходовые охоты сил больше нет, а вот подышать весенним лесным воздухом, услышать с замиранием сердца волнующее «хорц, хорц», да ещё увидеть хотя бы силуэт чудного лесного куличка – это как сердечное лекарство.

«Я, если не схожу на охоту, на тягу, всё лето квёлым буду - говорит дядя Митя – а осенью рябчика посвищу, увижу бедолагу, и зиму легче переношу»
А в молодости весёлая компания охотников держала собак. Были и гончаки, спаниель русский бегал, лайка, а у Петра Овсянникова красавец ирландский сеттер. Мы с мамой жили в большом многоквартирном доме, в нём по соседству жил и дядя Митя с женой Марией. У всех были однокомнатные квартирки, а дядя Митя сделал себе пристройку веранду. Он был плотником, столяром, короче «деревянных дел мастером». Эта веранда была как маленький природоведческий музей, и каждый вечер под причиной поздороваться с дядей Митей я заходил к ним. Переступив порог, я бодро не говорил, а даже кричал: «Здравствуйте дядя Митя». А глаза мои восхищённо смотрели и на ружьё, висевшее на больших рогах лося, и на патронташ (тогда ёщё не знали ни металлических ящиков и сейфов), на огромные головы щук, на резных красивых медальонах. На тумбочке стоял большой аквариум и среди водных растений плавали караси, у окон висели самодельные клетки с щеглами, зеленушками, зарянками, снегирями. Держал этих птиц дядя Митя с осени до весны, а в апреле выпускал.

«Ловлю на выпуск - говорил он – зиму пусть у меня попоют, поживут, порадуют, а летом на волю».
Но самыми радостными днями, были дни, когда вечером вся компания возвращалась вечером с охоты и велись оживлённые разговоры. Дядя Митя в сарайчике, быстро свежевал убитых зайцев. Тётя Маша готовила на керосинке жаркое, под которое компания пила водку, которую почему-то называли «коленвал» и обсуждала недавнюю охоту.
Я сидел рядом с ними и восхищённо слушал, как гончие гнали зайца, как он пытался их обхитрить, но всё равно вышел на выстрел, на дядю Сашу Доброва, а тот уж не промахнулся, так как был на войне и был снайпером. Да и по охоте его тоже звали снайпером за меткость стрельбы из своего ружья.

А ружьё у него было немецкое трофейное из города Зуль.
«Все барахло тащили из Германии: отрезы ткани, тряпки, аккордеоны – говорил дядя Саша – а я ружьё, топор, косу, пилу двухручку, рубанок и даже бритву и бутсы футбольные привёз. Всё пригодилось».
«Ох хитёр Добёр - Бобёр» - кричали мужики – ружьё действительно классное!»
А я сидел и слушал, и думал, что когда я вырасту, будет у меня и своё ружьё, и аквариум с рыбами, и клетки с птицами, и картинки на стене из журнала «Охота и охотничьё хозяйство» - всё будет, как у дяди Мити на веранде музее.

И вот иду я из леса, с полной корзиной лисичек, иду мимо старого дома и сидит на скамеечке дядя Митя, сидит, курит свой «Беломор». Сидит один, и нет уже его друзей охотников. Умер и Пётр Овсянников, и дядя Саша Добров, да скольких уже нет хороших людей во истину знатоков природы, охоты, рыбалки. Троекратным ружейным залпом у могилы проводили их в иной мир. Отдали последние почести и последний охотничий салют. Кому положили букет полевых цветов, кому веточки с рябиновыми ягодами. Дяде Саше Доброву, его сын Севка, мой ровесник и приятель, положил в гроб и охотничьё любимое немецкое ружьё. Мы ещё говорили ему: «Оставь как память об отце, ружье ценное, дорогое», Севка отвечал, что отец так любил охоту, что там ему без охоты нельзя, и ружьё ему нужно будет, и так отец его любил, что без ружья будет скучать, как и без охоты и футбола. Севка не был ни охотником, ни рыболовом, он просто хорошо играл в футбол за одну столичную команду, и ружьё ему было особо не нужно.
Как и прежде, но уже без пионерского задора, я говорю: «Здравствуй дядя Митя. Как дела? Как огород. Как рыбалка и охота?»

«Здравствуй дружок, здравствуй, есть ли грибы по нынешнему жаркому лету, я огород устал поливать, жара-то стоит какая, с роду не было, не помню такой жары, в 72 году была, но не такая, но реки обмелели тогда здорово».
«Грибов-то и нет, вот только лисичек набрал, возьми дядь Мить, пожаришь с картошкой молодой» - говорю я.
«Да грибков возьму, как даёшь, давно не ел лисичек, про белые совсем забыл, а ведь похлёбочки грибной хочется».
Но хочется ещё дяде Мите поговорить и о лесе, и о жизни, о охоте и рыбалке. И сидим мы, вспоминаем и моё детство, и его молодость.
«Да я и говорю тебе, что вы ребята были хоть и озорные, но добрые, послушные. А сейчас растут дети дурные, телевизором испорченные, и озорство их тоже дурное»
«Вы-то раньше в «войну» играли, в футбол бегали, шайбу в хоккей гоняли, на речке, в лесу пропадали, грибы ягоды собирали, а эти за компьютером сидят в свои игры играют» -сказал дядя Митя.
Он махнул рукой, продул по привычке папиросу, закурил. И опять пошли разговоры.

Вспомнили мы с ним и особый смешной, да чуть грустный случай нашего детства. Не знаю, может быть, он и косвенно отвёл от нас пацанов, беду, но мы на него не были в обиде, и сами понимали, что его поступок по отношению к нам, был правильным.

В годы войны, в наших краях шли тяжёлые бои, и линия фронта проходила недалеко от нашего городка. В 10- ти километрах на опушке леса находилась так называемая «Кротова гора». На армейских картах, она была, наверное, обозначена какой либо номерной стратегической высотой и бои за неё видимо были страшные. Для нас же, пацанов, в 60- тые годы эта «Кротова гора» была тем местом, где мы искали, копали и тащили в город, домой всё это «железо войны»: ржавые гранаты, миномётные мины, пулемётные ленты, винтовки, патроны, снаряды. Сколько их было в земле, в окопах, в лесу и на полях. Дома же под крыльцом, в сарае за дровами всё это прятали от родителей. Да и в самом лесу, строились «штабы», рылись землянки и хранились целые ржавые, но опасные арсеналы.

Нашли и мы с друзьями две винтовки. Одну нашу «трёхлинейку», другую - немецкую. Они были чуть ржавые, затворы, магазины, стволы - всё цело, но не было у них прикладов. Винтовки вымачивали в цинковом корыте, в керосине, очищали наждачной бумагой от ржавчины, проволокой чистили стволы. В реставрации оружия мы достигли успехов, заработали затворы, защелкали бойки, не было патронов и прикладов. За патронами дело не стояло. В окопах нашли целый ящик «цинк», наших патронов. Когда его вскрыли, то ещё в промасленных бумажных коробочках патроны были как новые. Вынув пули, мы поджигали порох, и он не отсырел, не окислился. В немецких окопах нашли каску с патронами, и они были, как новые: жёлтые гильзы без ржавчины, несмотря на то, что лежали в земле, в сухом песке. Патроны были к обеим винтовкам, и пришло время провести испытательные стрельбы. Стрелять мы решили на огородах, за сараями, того же многоквартирного дома. Эти дощатые сарайчики, располагались в один ряд, и являлись подсобными помещениями для дров и разной утвари. В них стояли велосипеды, у кого и мотоциклы, но многие держали в закутках и поросят.

Приставив к стенке сарая обувную коробку, метров с пяти мы выстрелили из трёхлинейки. Стрелял Валерка Мухин, так как «цинк» с патронами нашёл он. В коробке было пулевое отверстие, а мы, испугавшись громкого выстрела, не стали стрелять дальше. Мы очень обрадовались, что наша винтовка стреляет, и пошли к дяде Мите в его сарайчик, просить, что бы он сделал нам приклады нашему оружию. В сарае у дяди Мити была столярная мастерская. Там был верстак, висели лучковые пилы, были рубанки и другие инструменты. Дядя Митя осмотрел винтовки, взвёл затвор, щёлкнул спусковым крючком и спросил, есть ли у нас патроны. Мы в один голос сказали, что патронов, у нас много и мы уже стреляли.

И вдруг мы увидели, что к сараю дяди Мити идёт мать Валерки. Она пришла с работы и видимо, пошла, покормить поросёнка.
«Дмитрий Иванович – сказала она – не знаю, что и случилось, зашла в сарай, а поросёнок лежит и из обоих ушей и изо рта кровь течёт. Кровоизлияние наверно, помер, а ведь маленький ещё, к октябрьским праздникам резать хотели, посмотри, дорогой, что с ним случилось.
Я помню, как у меня похолодела спина. У ребят, наверное, тоже, а у Валерки отвисла челюсть, и он не мог сказать ни слова, тем более, что стрелял он.

Выстрел через доски сарая, можно сказать, был таким метким, что поросенок даже не взвизгнул, не пикнул. Смерть его была легкой, мгновенной. Наверное, он и не понял, что с ним произошло, а мы же спокойно пошли к дяде Мите. Дядя Митя молча посмотрел на нас, винтовки стояли уже у него в мастерской. Он с матерью Валерки пошлее в сарай осматривать убитого поросенка. Мы же на ватных ногах поплелись за ними. Судьба наша была в его руках. Вернее, в словах дяди Мити, и мы с замиранием сердца ждали свой приговор, но дядя Митя нас не выдал. Он сказал, что кровь пошла от жары, наверное, и надо поросенка дорезать, и быстро звать забойщика деда Бармина, чтобы тот опалил и разделал тушу. Хоть в поросенке и было всего два пуда веса, но не пропадать же мясу. Пока мать Валерки бегала за дедом Барминым, дядя Митя взял наши стреляющие винтовки и повел нас в большой «общественный» для таких домов туалет. Он, как обычно, был на два отделения, с буквами «М» и «Ж», и все мы там поместились.

На наших глазах он в каждую дыру с силой бросил винтовки, и они исчезли в глубине зловонной жижи.
Мы молча вышли, и нам, конечно, было жалко наше оружие, но мы почему-то пролепетали: «Спасибо, дядя Митя».
Было грустно и радостно, что все так закончилось, и Валерка избежал, не знаю какого, но очень страшного наказания. Правда, дядя Митя сделал нам и винтовки, и автоматы ППШ с деревянным диском, и немецкий автомат и пару пистолетов, но все это было из дерева, но сделано настолько мастерски, что мы вскоре забыли про настоящие винтовки.

Мы пару раз делали тщетные попытки при помощи проволочных крючьев достать винтовки из туалета. Самодельной кошкой бороздили его дно, но так и не достали. Патроны потом разменялись на значки и монеты, мы вынимали из них пули, заплющивали молотком горлышко, пропиливали напильником маленькую щель, привязывали спичку, и самодельная хлопушка была готова. Так и похлопали их все в лесу. Вскоре военным играм на смену пришли футбол и хоккей. Это было и к лучшему. Всего один выстрел успели мы сделать из винтовки, и то какой-то неудачный. А ведь подорвался на минометной мине Серега Клюев, осколками был ранен Васька Гапонов. Жизнь семерых пацанов, унес разорвавшийся снаряд, который они уронили, когда несли в город.

Сидим мы с дядей Митей на скамеечке и вспоминаем детство мое: рыбалки, охоты, на которые он меня брал: «А вот сейчас, дети совсем другие – говорит дядя Митя – вот тебе расскажу, как я ребятишек сеткой поймал. И смех, и грех, как-то перед пасхой, она в этом году ранняя, в апреле, иду я вот в магазин, с пенсии купить хлеба, маслица, яичек, иду, еще снежок в марте лежит, а там около бывшего РАЙИСПОЛКОМа на дороге «тыща» лежит, новая такая зелененькая. Обрадовался я, ну думаю, к весенней охоте, порошку и дроби прикуплю, и капсули у меня кончились. Я-то сам патроны еще снаряжаю. Короче, цап я эту «тыщу», а она от меня «прыг» в сторону. Я-то и не понял сначала, опять хвать её, а она опять «прыг» в сторону. Упал, коленку разбил, схватил «тыщу» эту, а она на леске тонкой привязана, и леска, смотрю, тянется за ворота. А «тыща» эта прикольного банка. Прикол значит, надо мной устроили. За воротами дети там стоят, смеются. Ну, думаю, огольцы, над дедом шутки шутить. Побежал к ним, а они врассыпную, через забор на огороды. Все как куры разбежались – и след простыл. Даже не знаю, чьи, но с нашей улицы. Ну, думаю, раз такие шутки детские пошли, пошучу и я. В сарайчике у меня лежат удочки, сто лет им в обед, еще ореховые старые, бамбуковые есть, пару пластиковых, вся коллекция есть, начиная с 60-х годов.

Взял я ореховые удилища, связал, сделал лучок-самолов, ну большой такой, сеточку натянул. Из сталистой, упругой проволоки пружинку сделал, и поставил уже не на птиц, а на огольцов этих. Снег еще был, замаскировал удилища и так поставил, чтобы их прихлопнуло к воротам. Тут и бежать-то им и некуда. Леску со спиннинга с катушки снял 0,5, протянул поперек дороги ногой, думаю, зацеплю, и снасть моя должна сработать. Все это днем поставил. И сижу на скамеечке, курю. Смотрю после школы, собрались, смеются, хихикают, пятисотку положили, лесочку протащили, и за ворота в щелки смотреть. Я же хворостину вырезал жиденькую, стебануть их пару раз захотелось, чтоб охоту к шуткам отбить. Смотрю, Дуся Лобанова идет по воду на колонку, ну, думаю, сейчас мою затею испортит: или на пятисотку клюнет, или леску мою ногой заденет. Идет, шаркает ботами. Я быстрей к ней, рядышком иду, хворостину в руке держу. Идем мы с ней, а деньга лежит. Я даже леску их вижу, и моя лесочка натянута, и так подходим мы с ней вместе поближе, а она мне говорит: «Дмитрий, смотри, пятьсот рублей лежит, и как бы неловко ей стало, что мы ее вместе нашли, а я, не дожидаясь, пока бабка нагнется, раз сапогом свою лесочку, да еще посильнее её зацепил, что наверняка. И лучок, хлоп, и сработал! Как они испугались, когда за спиной дуга с сеткой. А я как заору: «А, попались, бесенята!» и побежал к воротам. Через калитку захожу, бьются в сетке голуби мои сизокрылые, да все знакомые соседские обалдуи, им по 12-14 лет и девка какая-то с ними. Как стал хворостиной по ногам, по заднице стебать, испугались, заплакали, а бежать-то некуда: ворота закрыты, и тайник их накрыл. «Дядя Митя, прости, мы больше не будем!», а я хворостиной стегаю и кричу: «Вот вам за «тыщу», вот вам за пятисотку!» и припугнул, что родителям расскажу и в школу к учителям схожу.

Тут уж совсем разревелись. А ведь взрослые, уже не дети. Я, правда, ни родителям, ни в школу не говорил, так, на испуг их взял. Ну и что же все игры их денежные дурацкие прекратились. Я просто к чему, зачем такие деньги печатают фальшивые. Дурить нас, стариков, а вот и попадают они дурным головам и начинают разыгрывать. А мне обидно было, что меня, старика, разыграли, как говорят сейчас, на деньги развели. Нет им, дуракам, снег почистить, старикам помочь. Вот вы-то и тимуровцами были, дрова убирали, воды приносили…а они….»
Он в сердцах махнул рукой, взял пакет с грибами и сказал: «Пойду на огород, поливать, жара стоит несусветная».
«Давай помогу, дядя Мить, огород полить, как бывший тимуровец. Да нет, я сам, это мне в удовольствие работать, без работы я засохну. С работой еще дрыгаю помаленьку».

Автор: Симачев Владимир
г. Калуга

Оставить комментарий