Брысь!

В избе было жарко, как в бане. И сыро, и душно, и как-то очень опасно пахло пьянкой.
- Санек! – позвала с порога Лариса.
- Я за него! – раздался из-за перегородки развязный бас.
Мимоходом заглянув за печку и обнаружив там спящего мужика в кирзовых сапогах, Лариса прошла в горницу. Там за столом сидел еще один. Он тщательно и безрезультатно ловил в сковороде с жареной рыбой мелкие кости.
- Где Лев? – спросила Лариса мужика, торопливо доставая из сумки очки, чтобы рассмотреть, что это за мужик сидит за столом.
- Да какой он лев? Так, щерый кошак.
- Лев Сергеевич – где? – строго повысила голос Лариса.
- Да! Во! Гляди-ка! – повысил следом голос мужик, - Поори еще мне! Лев Сергеич! Ле-ва! Лева-то он Лева, да вот с бабами у нас – хреново, - мужик устало вздохнул. Он недовольно двинул сковородку в сторону и вытер сальные руки о вышитую Ларисой скатерть. – Бабы очень испортились, очень стали противные - пожаловался мужик и значительно выставил нижнюю губу.
Лариса согласно кивнула и заглянула за цветную занавеску, где стояла старинная громыхающая железная кровать. С кровати пялился на нее вытаращенными глазами супруг Лев Сергеевич.
С таким красивым именем он лежал в ее старой растянувшейся вязаной кофте в квадратик, треугольник и клеточку. В каждой клеточке – то розовый, то голубой вышитый гладью цветок. Такие же прекрасные цветки, как и бывшие мечты отставного полковника.
Лев лежал без кителя, без штанов, в одних только широких трусах и ему было холодно.
- Лева! – расстроилась Лариса, - Что это ты? А?
- Я тонул, мать! – прошептал Лев Сергеевич и попытался подняться с кровати, но помешали живот, слабые локти и грустный настрой. Кровать грозно загромыхала ржавыми пружинами.
- Лежи, лежи, Лева! Ну что ж это ты, а?
- Ларочка, мать! Я чуть не погиб! - прошептал Лева и все-таки сел в кровати. – Лечусь вот. Промок. И заболел. Вот видишь, кофта теплая… А других нет у нас кофт?
- Га! – вдруг рыкнул мужик за столом, грымнул стулом и зацокал сапожищами по деревянным половицам. – Гха! Проснулся, проказник! Вертолетчик! Слыш, Лар, ну мужик твой одним словом, - хрен! Можно и в президенты его!
-Чего ты, Валерик, орешь? – слабо поморщился Лева. – Найди мне сухое обмундирование, мать.
- Боже мой! – прошептала Лариса – Где наш внук?
- Работает, - кивнул Лева. – Только в труде можно счастье найти! Гайдар шагает впереди.
- Где он работает?
- В лесу. У них маршбросок на лыжах. Солдату тяжело в учениях, генералу – в бою…Очень тяжело
- Гы-гы! – заржал Валерик, - Каво ты, Левыч! Не так говоришь! Ты не путай нас!
- Все по плану! – возразил Лева. - Зарядка, спорт, показатели хорошие, соревнования, мать. Подай мне, слышишь, форму, китель, давай. Валерик! Герой! Спаситель ты наш! – завопил вдруг Лева, что-то вспомнив.
- С кем он маршбросок совершает? – уточнила Лариса.
- Дай мне штаны, говорю. Ты что это так распустилась? Я тонул, говорю! И не раз! В море!
Лариса кивнула мужу и легонько, бережно пихнула его в бок. Тот послушно завалился в подушки и тут же благодарно захрапел. Лариса заботливо укрыла его одеялом и пошла из избы. По пути следования легкой рукой смахнула с дороги железобетонного огнедышащего Валерика и тот, взлетев невысоко над половицами, устремился в правый красный угол дома, счастливо распластался там по дивану и тоже успокоился.

- Да бабуль, ну чего ты! Ладно тебе! Иди!
Санька как-то резко изменился за последние несколько дней. Никогда ее не стеснявшийся, вдруг заволновался перед деревенскими мальчишками и погнал бабку домой.
- А печку ты сам топил? – не уступала Лариса. – Рыбу кто жарил?
- Дома поговорим потом, нам некогда - пресек ее Санька и помчался на лыжах к лесу, догонять первых.
- Я тебе не разрешаю, Саня! – крикнула вдогонку Лариса. – Нельзя далеко!
- Дед нам приказал! – крикнул Санька в ответ и уже через несколько минут редкая цепочка неуклюжих лыжников в валенках и фуфаечках скрылась за снежным кустарником.
- Надо бы этому приказчику – касторки, - рассердилась Лариса.
Жизнь как-то в одночасье превратилась в призрак. Все изменилось почти за сутки. Незаметно, негромко, невозвратно перевернулось. Превратилась в пыль и бессмыслицу карьера, неважным стало служебное положение, воспитанные дети показались вдруг хитрецами, а послушные глупые внуки - непослушными мудрецами, превзошедшими мудростью стариков. Что-то случилось, и Лариса не могла понять, что? Муж, которого она всегда уважала, оказался вдруг таким жалким! В глазах стоял черный омут пруда, старая вязаная кофта на пузатом полковнике и этот легкий пролет по дому хорошего, доброго, не-замути-вода мужика Валерика, раз в году накатавшегося вдоволь на иномарке.
Домой идти не хотелось, и не к кому было сходить. Понятно, что вся деревня злорадствовала, и Лариса даже знала как: «Полкан запил, полканиха прискакала, машину поминают».
Лариса подошла к своей калитке и замерла от удивления: утрешние коты сидели вдоль их длинного забора между рядов жердей на каждом широком столбе, как большевики. Соединить уши – и получатся остроконечные шапки-пупейки. Неподвижно, сурово насупясь, будто готовясь в бой за мировую революцию, сидели.
-А ну-ка – брысь! Пошли вон!
Внезапный гнев пламенем охватил Ларису.
-Брысь!
Коты даже не шелохнулись. Лишь ближний чуть стрельнул ухом, мол, сама пошла вон.
- Ах ты… А ну-ка! – замахала руками Лариса. – Кыш! С нашего забора! Кыш, коты!
Не тут-то было. Коты, как ни в чем не бывало продолжали сторожить ее избу, будто охраняли гулянку в генеральном штабе войск.
- Ну, я вам сейчас дам, - запыхтела зло Лариса и стала оглядываться в поисках палки, камня, кирпича или еще чего-нибудь. Ей показалось вдруг, что коты скрывают улыбки под облезлыми усиками.
- Еще и улыбаются! Кыш!
Лариса всегда обожала котов, но завести не могла, так как у Левы была аллергия в виде чихания. А тут возникла аллергия и у нее. Не найдя палки, она полезла по высокому сугробу к забору, быстро завязла и тяжело повалилась на бок. Падая, заметила, как один кот лениво приподнялся, сладко, напряженно потянулся, выгнув спинку и снова сел, слепив свои острые ушки в «пупейку» большевика.
- Лора, а чего ты там лежишь? Вставай! Тоже, что ли напилась? Вот семейка! А порядочные были люди… Мало того, что моего мужика чуть в гроб не вогнали, теперь вот сами валяются. Давай руку, вставай.
Понятно было, что Зоя была зла не только на Ларису, но и на весь мир.
- Да вот – коты, - оправдывалась Лариса. – Посели тут. Я прогнать хотела.
- Вылазь, вылазь…
- Такие противные, глянь, сидят, ждут. Чего ждут? Кыш!
Зоя даже не посмотрела на забор.
- А что тебе коты? Ты вон моего мужика лучше выгони. Третий день никакой помощи от него нет. Корова должна телиться, а он в водолазы подался. А теперь вот ждет медаль за спасение утопающих. Серьезно тебе говорю, выгони его!
- Кто ж ему медаль даст? – усмехнулась Лариса.
- Лева твой в Кремль звонил, сказал, уже едут представители. Вот они и ждут не выходя, когда вручать будут. Мой то ведь Валерик всех и вытащил. И запил. Теперь неделю будет пить, пока не помрет. А как помрет, так бросит, день отвоет, отрыдает, отблюет и до следующего лета.
- Да, - согласилась Лариса.
- Что – да? Что вас зимой-то принесло? Уж сидели бы до лета. Летом-то они поумней, да и мучаются потом легче, а зимой – отел, Лора! И ну как помрет кто, земля промерзши на метр, денег нет, запасы все на исходе – и поминки не справишь. А все Лева твой, бугай!
- Да Лева никому в рот не наливает! – взвилась вдруг по-простому Лариса.
- Еще как наливает! Весь пруд в рот залить хотел, да мой Валерик, слава Богу, выплыл. Еще и этих бардадымов всех спас. Медаль вот теперь ему дадут, вручат. Ждем, приехать должны из райцентра.
- Зоя, никто не приедет, - трагично сказала Лариса.
- Приедут! – не согласилась Зоя, - Никуда не денутся, а медаль что б была на месте!
Она решительно открыла калитку:
- Пойду, мне надо моего мужика проведать. Не обижайся, но если водку найду, то вылью.
Лариса кивнула и увидела вдруг возле дверей старый веник-голяк и пару старых калош. Тихо пошла за Зоей, и когда та скрылась за входной дверью, схватила голяк, калоши и победоносно развернулась к забору. Но котов на месте не оказалось, будто и не было ни одного! Только вдалеке в сторону леса брел тощий, серенький коток, совсем безухий. Он изредка встряхивал правой лапкой, будто бы то и дело вляпывался во что-то мерзкое.

- Слушай, а я и не заметила, как уснула, - зевнула Зоя. – Ночь не спала, Зорьку караулила, да и этого тоже – быка, Валерку моего. А где он?!
Лариса сонно приподняла голову с подушки.
-Где мужики-то? Ларис, сколько времени?
- Девять часов вечера. Ну и попили чайку, ну и отдохнули. А они, наверное, проспались, да пошли машину вытаскивать.
- А где трактор наш? – спохватилась Зоя. – Теперь еще и трактор утопят, а нам завтра за сеном ехать. Етиттвою маковку!
Зоя легко, по-девченочьи подскочила с дивана и опрометью помчалась к двери. Там вдруг обернулась, с надеждой глянула на Ларису:
- А может, медаль им привезли? Вручают…
- Где? – вздохнула Лариса – На пруде?
- Надо ж было так заснуть! – покачала головой Зоя – Не укараулила…
Лариса с трудом поднялась с кровати. Ни руки, ни ноги не слушались, все тело после дороги и крепкого сна было вялым и неуклюжим.
В избе было холодно, тихо и очень тревожно, как в нетопленой деревенской церкви.
Лариса поставила на плитку чайник, принялась растапливать русскую печку, налущила лучинок и вдруг спохватилась: девять часов вечера, а Саньки нет дома!
Поставила заслонку на припек так, чтобы искры не выскакивали из пода и не попадали на пол, торопливо накинула пальто и побежала на улицу.
- Са-ня! – завопила она прямо с крыльца. – Саня! До-мой!
Темнота ей не отозвалась
- Са-ня! Ле-ва! Ле-ва! – повысила голос Лариса, будто была мамой обоих пропавших.
Какое-то жуткое предчувствие полоснуло горячим острием по сердцу. «Нет, нет, только не это, только не это! Я не смогу, не смогу…»
- Левуш-ка! – закричала заполошно Лариса, чувствуя, что в голове мутится.
- Чего ты орешь на всю деревню? – удивились тихо из темноты.
- Кто там? - напряглась Лариса.
- Я, Татьяна.
Танятка морозно и гулко хлопнула калиткой, заскрипела валенками по снегу.
- Твои мальцы дома? – спросила она деловито.
- Нет.
- Пропали дети. На лыжах уехали еще днем. Тамара с Катей с фонариками пошли в лес искать. А мужиков нет. Мужиков опять твой Лева повез кататься.
- На чем? Машина ведь в пруду…
- А он на тракторе. Завели ведь как-то, бестии, нашли эту гайку, что Зоя вытаскивает. Валерик дома помирает, помрет, наверное, язвенник ведь. Уже кровью блюет. А эти видно в город на тракторе поехали в кафе.
Лариса представила, как Зоя бегает вокруг мужа, приговаривая «не укараулила!» и сердце тяжело и глухо оборвалось и куда-то полетело.
- Ужас… - прошептала Лариса.
- Вот такой бардак в деревне, - согласилась Танятка.
- А может, они машину вытаскивают?
- Ночью? – возмутилась Танятка. – Да на хрена она кому нужна, ваша проклятущая машина!
Танятка развернулась и пошла к калитке.
- Таня! – окликнула Лариса. – Что мне делать-то теперь? Что делать?
- Медаль ждать, - сухо сказала Танятка. - За уничтожение деревни.

Так тяжело и страшно никто с Ларисой никогда не говорил. Такой долгой и мучительной ночи никогда не было в ее жизни. Пережив много что на своем веку, она все-таки всегда была рядом с мужем, с детьми, все беды делились поровну. А теперь вот все досталось одной – и не беда еще, а только предчувствие, что еще страшнее самой беды.
Печка потухла, и Лариса не могла догадаться снова затопить ее. В избе было очень холодно, она то и дело грела чайник, ожидая, что Санька и Лева вот-вот явятся домой. Но чайник остывал, а их все не было. Она принялась искать фонарик, не нашла, решила в темноте пойти к Танятке, позвать ее на пруд. Подошла к Таняткиному дому, окна в нем были такими же черными как и вся ночь, постучать не решилась, пошла назад.
Зашла опять домой, взяла коробок спичек, пошла на пруд одна. С полпути вернулась, поняв вдруг, что никого там нет и быть не может в такой звонкой, вакуумной тишине.
Пошла на другой конец деревни к дому Пети Ефремова, Саниного дружка. Во всех окнах горел свет. Постучалась.
Дед Елизар и бабка Елизириха сидели рядком под образами, как в каком-то художественном фильме, с очень внимательными лицами слушали доносящуюся с печки ругань:
- Его бы, черта кривоногого самого на маршбросок отправить, козла! Нашел себе солдат, падла, приказы научился отдавать, алкаш столичный, засранец…
Речь длилась, видно уже давно и непрерывно. Лариса пригнула голову. С печи свисал лохматый, кудрявый затылок Степушки – горбатенького младшего Елизарыча. Он никогда не был грубым и злым, обычно молчал.
Бабка с дедом, сложив руки на коленях, виновато смотрели на Ларису. Бабка махнула рукой в сторону лавки. Лариса присела и тоже сложила руки на коленях.
- Вырастила их страна, откормила боровов на свою голову! Образовала образованием, воспитала воспитанием, наградила наградами, а войны не дала. Крови хотят, суки! Детей к волкам отправил!
- Сы-нок… - взмолилась Елизариха, виноватыми глазками поглядывая на Ларису.
- Ничего не сы-нок! Какой ему маршбросок зимой по лесу? Волков развелось тьма! Еще и медали всем обещает У-у-у-у, паскудство!
Степушка так страшно заскрежетал зубами, что Лариса и сама не поняла, как очутилась на узкой тропинке, ведущей к ее дому.
В окнах ярко горел свет. Лариса не могла вспомнить: выключала она его перед уходом или нет? Свет горел торжественно и величаво, как-то очень радостно. Лариса прибавила шагу, сердце замерло в надежде, что через несколько минут вся эта страшная ночь растает, исчезнет, как тяжелый сон и наступит улыбчивое утро. Показалось, что дома возле телевизора сидит Лева, а замерзший Санька пьет чай с печеньем.
Сидел дома только Лева. Телевизор был включен, Лева слушал новости.
- Лорик, ты? – буднично спросил он. – Смотри, что в мире творится! Самолет опять упал в этой, как ее, Гватемале. Или нет? В Гвинее, короче, неважно, дай мне поесть.
Лариса в отчаянье рухнула на диван. Чуда не произошло.
- Куда ты послал детей на лыжах ночью? – тихо спросила она.
- Каких детей? А! Ну да, послал. А они еще не вернулись?
- Нет.
- Утром придут. Ночевка в лесу им не помешает, а то совсем сопли распустили.
- А волки! Волки ведь в лесу! – заплакала Лариса.
- Костер разведут. К огню волки не подходят. Дай мне поесть.
- Вся деревня не спит, ищут детей…
- Зачем? Делать нечего? Взрослые мужики! Солдаты будущие! Мать, дай мне поесть. Что у нас в печке? Ты сварила щи?
Лева сам открыл заслонку в печи, потыкал ухватом темноту пода.
- Ты что, не топила еще? Давай, топи печь! Во, распустилась! Кто направо, кто налево, кто в лес, кто по дрова. Давай-ка быстро неси дров!
Лариса сначала хотела огрызнуться, но потом вдруг передумала. От Левиной не совсем трезвой уверенности ей тоже стало казаться, что все будет хорошо, и утром вернется прежняя жизнь. Придут из ночного похода мальчишки, Лева пойдет на станцию техремонта за машиной, она затворит тесто, размочит сухие грибы для пирога, начнет потихоньку собирать сумку домой. Поедут на поезде, машина ведь не разом высохнет. В купе проводница принесет чай, они сядут у окна и станут пить его, обжигаясь, звеня ложечкой, смеясь. И будут смотреть в окно, где мимо пролетает по-прежнему легкая, скорая, бесконечная, как песня, жизнь.

Цепенея от сознания того, что внука дома нет, Лариса вскочила с дивана. От хрусткого скрипа старых пружин Левина пятка вздрогнула и напряглась.
Лариса торопливо, на цыпочках вышла из избы во двор. Утро едва проглядывало из-за сонных, свялявшихся и спутанных зарослей леса. В бледности его, в недовольной нахмуренности еще сквозили и таяли последние тени последних картин последнего общего сна, мудрого, спокойного, обещавшего радость. Тонкая, зыбкая грань между теплом грез, миром надежд и снежной хмурой явью нарушил чей-то тонкий вой. Лариса напряглась: опять коты? Коты и вправду уже сидели вокруг дома, только уже не ровным строем вдоль забора, а в полном беспорядке. Серенький, невзрачный коток тронулся с места и направился прямиком к Ларисе, на ходу брезгливо встряхивая правой лапкой, будто остальные были тепло обуты, а эта правая передняя голышком тонула в снегу и мучилась от холода.
Другие коты снисходительно улыбались, они были довольны тем, что очередной переход от сна к яви вновь состоялся, и в мире, временно пропавшем во сне, оставленном без их кошачьего присмотра, все снова оказалось на своих местах.
- Кто это воет? – спросила Лариса шепотом серенького котка. Тот ускорил шаг и в три прыжка очутился возле Ларисы, принялся ласкаться о ее ноги, хрипя бархатные байки, бодая лбом и обтирая облезлыми ушами ее белые валенки.
- Брысь! – неожиданно сурово скомандовала Лариса и направилась к калитке. Она вдруг поняла, что где-то вдали кто-то воет по детям.
Спокойно и почти равнодушно осознав это, она выпрямилась и пошла навстречу слабому, обреченному вою.
В сером мглистом утре Санькина красная лыжная шапка с помпоном воссияла как далекий победный флаг, она разгорелась на фоне леса, как счастливое будущее, идти к которому не жалко всей жизни. Лариса заворожено глядела, как, приближаясь, растет и крепнет это знамя победы, этот земной рай…
Внук подошел к калитке и устало свалил возле нее в сугроб лыжи и палки.
- А кто это воет? – спросила его Лариса и внезапно тоже тихонько завыла. Монотонно покачивая головой, она почувствовала, что колени ее немеют, тело становится тяжелым, а острый штакетник забора начинает извиваться, как строй рядовых, вышколенных, вымуштрованных гадюк. Они перестали подчиняться земным законам и поползли в небо, все выше и выше, превращая мир в узкую тюремную клетку с огромным полосатым окном.
- Бабуль, бабуль, чего ты?! Да это Петькина мамка воет. Чего ты, бабуль упала-то? Чего ты? – услышала Лариса и, спокойно вздохнув, счастливо перестала видеть, слышать, чувствовать и понимать этот невыносимо дивный мир.

Автор: Родченкова Елена Алексеевна
г. Санкт-Петербург

10.09.2010 | Брысь!