09.02.2011 | «Все прах и суета, кроме охоты»

Иван Сергеевич Тургенев, обладая натурой широкой, любил в своей жизни многое – Родину и труд литератора, друзей и женщин, природу и дальние странствия. Но страсть у него была одна – охота. Причём, как говорил сам писатель, порой она одерживала перевес над всеми остальными привязанностями.

«НА ОХОТУ МЕНЯ НЕ ПРОСТО ТЯНЕТ, А РВЁТ»

Свою страсть к охоте Тургенев называл, во-первых, благородной, во-вторых, наследственной, а в-третьих, «неистовой, неистомной и неизбывной». Подобные аргументы выдвигались им всякий раз, когда друзья и знакомые не проявляли в отношении его увлечения должного понимания. Отправляясь весной 1846 года из Петербурга в Спасское-Лутовиново, 28-летний литератор увозил с собой дружеское, но слегка тревожное напутствие В.Г. Белинского: «Вы уж, бога ради, это лето не увлекайтесь так охотой, а пишите…» Речь шла о рассказе, который Тургенев клятвенно обещал написать для сборника «Левиафан» – нового литературного проекта, затеянного Белинским и Некрасовым.

Этой же весной его возлюбленная, французская певица Полина Виардо, получает письмо, которое начинается многозначительной фразой: «Весенняя тяга вальдшнепов – одна из красивейших охот по перу… Ежели вы не знаете, что такое вальдшнеп, объясняю – это птица с длинным носом, у которой всё вкусно: даже самые кишки, даже… и т.д. Но прелестна она не одним своим вкусом, а тем, как взлетает в лесу, заставляя охотника трепетать и восторгаться – или остановиться, смотря по тому, каков он стрелок! Промахнёшься и стоишь, как «омрачённый кот»». Далее в своём послании Тургенев принимается растолковывать своей корреспондентке, далёкой от тонкостей охоты по перу, как надобно стрелять вальдшнепов: «На вечернюю тягу следует приходить заранее, чтобы выбрать место поудобнее – какую-нибудь полянку, просеку, можно даже встать у края вырубки или широкой лесной дороги. Обстрел должен быть круговым – ведь птица может налететь с любой стороны, а ещё хорошо, чтобы за спиной находилась декорация – куст или деревце. И боже вас упаси, во время приближения вальдшнепов резко двигаться и выказывать своё нетерпение и горячность!»

А Белинский между тем ждёт обещанного, и когда Фет показывает ему письмо от Тургенева, которое начинается словами: «Уж вы-то знаете, как заставляет биться сердце взлёт вальдшнепа в почти уже голой осиновой роще…», ему становится ясно, что рассказ если и появится, то только глухой зимой. И это был уже не первый случай в биографии писателя, когда охота отвлекала его от других занятий. Много лет спустя он так вспоминал о своей студенческой поре: «Я кончил курс хорошо, мне даже предлагали остаться при университете, да и сам я даже намеревался избрать учёную карьеру. Но уехал на лето в деревню, увлёкся охотой и диссертации, разумеется, не написал».

Однажды Тургенев приехал в Москву для решения важных дел. Но, как на грех, в той же гостинице остановился его хороший приятель, тоже заядлый охотник. Иван Сергеевич, уже одетый для выхода, хотел всего лишь поприветствовать своего знакомца и постучался в номер. Дверь открылась, приятель стоял с мужиком в центре комнаты и мерил аршином свежую медвежью шкуру… Тургенев просидел у него до глубокого вечера, беседуя об охоте и о самых задушевных предметах, с нею связанных.

НАСЛЕДСТВЕННАЯ СТРАСТЬ

Ещё при жизни Ивана Лутовинова, двоюродного деда Тургенева, в Спасском постоянно устраивались пышные охоты. По свидетельствам мемуаристов, преобладающей страстью старика Лутовинова была псовая охота. Его псарня насчитывала несколько сотен собак, которые находились в разных деревнях, так что когда он приезжал в одну из них, то к его услугам всегда были готовы целые своры. Иван Иванович был большим почитателем охотничьего оружия работы французских мастеров и собрал за свою жизнь довольно богатую коллекцию, где «сверкали» такие имена, как Тюренн, Пироб, Шасто (все они были королевскими оружейниками, работавшими во второй половине XVII и начале XVIII века в Лувре). Кроме того, он содержал огромный штат крепостных егерей.

Такой же фанатичной любовью к охоте был известен и родной дед писателя – Пётр Лутовинов. У него, как и у брата, имелись «преогромная ватага охотников, несколько сот собак всевозможных пород, и оружейная коллекция. Только состояла она в основном из образцов, созданных мастерами Тульского, Сестрорецкого и Олонецкого оружейных заводов. Эти оружейники в XVIII столетии изготавливали прекрасного качества охотничье оружие со стволами из дамасской стаи и богатой отделкой, которое весьма ценилось не только в России, но и Европе.

Наследница Спасского, мать будущего писателя, Варвара Лутовинова по традиции продолжала устраивать охотничьи выезды и принимать в них участие наравне с мужчинами. Понятно, что уже с детских лет Тургенев был посвящён во многие таинства охотного дела, но всё же своим первым и настоящим учителем он считал А.И. Купершмидта, который служил музыкантом в Московском Императорском театре и одновременно занимал должность распорядителя зимних и летних охот в Московском обществе охоты (было основано в 1864 году). Ещё одним наставником писатель называет своего дворового человека Афанасия Алифанова, который с 1837 года становится его неизменным спутником в путешествиях по охотничьим тропам. Страстное увлечение надолго связало неграмотного крепостного и просвещённого дворянина. Вернувшись в Спасское после очередного европейского путешествия, Тургенев подробно рассказывает Афанасию о своих охотничьих подвигах в Баден-Бадене, о том, как там устраивают облавы, описывает ему с шутливыми преувеличениями внешность фазана и забавляется изумлением опытного охотника, сроду не слыхавшего о таких птицах. Бедняга никогда не видал ружья, заряжающегося с казённой части, и узнав, что барин привёз одно такое своему соседу-помещику, тут же, среди ночи, засобирался в дорогу, чтобы собственными глазами увидеть диковинку. «Передай Афанасию, что я привезу ему ружьё и патроны нового фасону, – хоть по перепелам с ним постукаем», – пишет писатель своему управляющему из следующего путешествия по Франции.

«УЖАСАЮЩЕ ХОРОШАЯ ПОГОДА»

Как бы ни была сильна страсть, но время, отданное Тургеневым охоте, стало в его творчестве периодом накопления богатого материала. Это увлечение питало его мысли и чувства каждый раз новыми впечатлениями, наблюдениями, встречами с разными людьми. А талант литератора сплавлял все эти мгновения в совершенную форму и наполнял её глубоким смыслом, который далеко выходил за пределы натурных зарисовок. Каждая деревня, каждое охотничье угодье близ Спасского-Лутовинова были ему известны до последнего камня. Он ночевал на сеновалах, в крестьянских избах, бывал в придорожных кабаках, останавливался у соседей-помещиков и на постоялых дворах. Он умел видеть – и природа открывала ему свои тайны, он умел слушать – и люди доверяли ему свои секреты. И лето 1846 года вовсе не было бесплодным для молодого писателя – в 1847 году в январской книжке знаменитого журнала «Современник» был напечатан первый рассказ из «Записок охотника» под названием «Хорь и Калиныч». Успех был грандиозным. Это небольшое произведение, написанное, по словам автора, «за один присест», открыло совершенно новую и самую интересную главу во всей истории русской охотничьей литературы.

Тургенев, безмерно любивший своё Спасское-Лутовиново, кочевал по всей Европе, только наездами бывая в родных местах. Причиной всему была многолетняя любовь к Полине Виардо, которая заставляла его всюду следовать за певицей и её мужем, бесконечно на что-то надеяться и страдать. К чести Виардо нужно заметить, что она, как никто другой, понимала страстную натуру Тургенева, в том числе и его увлечение охотой. Во время разлуки она высылала ему все европейские новинки охотничьей литературы и баловала дорогими подарками.

Так, в одном из писем писатель хвалит ружья работы московского мастера Петра Шишкова, виденные им на выставке мануфактурных изделий, и вскоре получает от Полины сразу два роскошных дара. Один – богато изданные охотничьи мемуары её супруга Луи Виардо, а второй – двуствольное охотничье ружьё с кремниевым замком, изготовленное в мастерской Шишкова.

Здесь стоит сделать небольшое отступление, чтобы выяснить, чем же славились изделия этой фирмы. Петр Харлампиевич Шишков открыл свою мастерскую в 1835 году в Москве. В 1853 году журнал «Отечественные записки» дал высокую оценку шишковским ружьям, поставив их выше ружей известного тульского мастера Петра Гольтякова. Изделия мастера не раз экспонировались на различных выставках – в основном это были охотничьи ружья, предназначенные для состоятельных любителей и стоившие весьма дорого – от 200 до 300 рублей. В Московском историческом музее представлен один образец работы Шишкова – двуствольное охотничье ружьё, аналогичное тургеневскому, которое не сохранилось из-за неоднократных пожаров, случавшихся в Спасском-Лутовинове. Итак, на стволах раритета золотом инкрустировано слово «МАСКВА» (написанное по устному произношению) и выбито глубокое с позолотой клеймо из двух перекрещённых якорей и короны. На обратной стороне стволов имеется тульское клеймо, что говорит о месте их производства или испытания, а на замках штампом поставлено овальное клеймо с фамилией мастера. Ружьё украшено изящной гравировкой на замках и резьбой на ложе, выполненной опытной рукой и с большим художественным вкусом. Приклад ружья имеет удобный глубокий вырез на торце, а по типу его относят к ружьям для охоты на пернатую дичь. Толстый стальной затыльник хорошо защищает ложу и удобен при заряжании, поскольку ружьё для этого ставилось на землю.

Но вернёмся к нашей теме. Ещё до того, как Тургеневу было подарено новое ружьё, он сообщает Полине Виардо о своих планах на лето 1850 года, которые сводились в первую очередь к неотложным литературным трудам. Но вскоре «монашеский» тон писем заметно оживляется: «Из своих окон я вижу большой луг, омываемый рекой – там важно прогуливаются зуйки… Вчера и сегодня я уже охотился – в этом году дичи не так уж много, однако мы с Афанасием убили 3 зайцев, 8 глухарей, 5 куропаток и 1 перепёлку… Моя Дианка (любимая собака писателя. – Ред.) творила чудеса и с восхитительной уверенностью находила глухарей».

Войдя во вкус, Тургенев продолжает свои охотничьи путешествия: «Я много раз был на охоте, но дичь решительно покинула эти края – приходится надрываться, бегать целыми днями для того только, чтобы обнаружить жалкий выводок глухарей. Не думаю также, чтобы и с дупелями дело обстояло благополучнее: уже десять дней, как у нас стоит ужасающе хорошая погода, которая им не очень нравится… Диана более чем когда-либо превосходна и неутомима. Она выследила мне глухарей по такой жаре, о которой вы, французы, не имеете никакого понятия». Тем не менее после отъезда из деревни Иван Сергеевич, полный новых впечатлений, приступает к работе над рассказами «Бежин луг», «Свидание», повестью «Три встречи», в которых почти с топографической точностью описывает исхоженные им места.

БОРДЮР ИЗ ВОЛЧЬИХ ЗУБОВ

1852-1853 годы писатель провёл в Спасском «под строжайшим надзором полиции». Формально – за публикацию статьи о Гоголе, фактически – за антикрепостнические идеи «Записок охотника». Властям казалось, что такая мера станет тяжким наказанием для Тургенева. Наивные… Уезжая из Петербурга в ссылку, он с восторгом сообщает Полине: «В деревне меня ожидает охота!» Тургенев, как всегда без устали, охотится в Епифановском, Жиздринском, Козельском, Карачевском уездах, а итог своих путешествий подводит в письмах к друзьям. «Скажу Вам два слова о моей охоте в нынешнем году, – пишет Тургенев Вакселю. – Не скажу, чтобы она была слишком удачна… Я убил всего на своё ружьё 304 штуки, а именно: 69 вальдшнепов, 66 бекасов, 39 дупелей, 33 тетерева, 31 куропатку, 25 перепелов, 16 зайцев, 11 коростелей, 8 курочек, 4 утки, 1 гаршнепа и 1 кулика. Старуха моя, Дианка, всё время была нездорова и без чутья, зато её дочь меня много потешила – удивительная вышла собака!.. С нетерпением жду весны и первого появления вальдшнепов…»

В следующем сезоне Тургенев предпринимает дальние охотничьи экспедиции, примерно за 150 вёрст от Спасского, которые послужили материалом для работы над повестью «Поездка в Полесье». Спустя несколько лет он знакомится с семейством графов Толстых и особенно близко сходится с двумя братьями Льва Николаевича – Николаем и Сергеем, которые, понятное дело, тоже были страстными охотниками. Вместе с Николаем Толстым Тургенев посещает Пирогово, имение Сергея Николаевича, где имелись прекрасные лошади и борзые собаки. Каждую осень граф на несколько недель отправлялся в отъезжее поле и брал немало матёрых волков и лис. В пироговском парке даже существовала особая «трофейная» дорожка, по сторонам которой в виде двухрядного бордюра были вкопаны волчьи зубы. Как и брат, Николай Толстой тоже предпочитал псовую охоту на крупного зверя. Тургенев же, хотя и держал отменных гончих, любил охотиться с ружьём и легавой собакой почти исключительно на пернатую дичь. На этой почве между приятелями велись нескончаемые споры, а Афанасий, «скрестив руки на груди и выставив правую ногу вперёд», обычно выступал в роли третейского судьи.

Ещё одним любимым компаньоном писателя был поэт А.А. Фет, который так описывал их совместную охоту: «В первый же день я, к величайшей гордости, обстрелял всех, начиная с Тургенева, который стрелял гораздо лучше меня. Я убил 12 тетеревей в утреннее и 4 – в вечернее поле. Чтобы облегчить дичь, мы потрошили её на привале и набивали хвоей, а на квартире поварёнок немедля обжаривал её и клал в заранее приготовленный уксус. Иначе не было возможности привезти домой дичи».

«ВАЛИТСЯ, СУКИН СЫН, МГНОВЕННО»

С ружьём за плечами Тургенев исходил вдоль и поперёк Орловскую, Тульскую, Тамбовскую, Курскую, Калужскую губернии, был отлично знаком с лучшими охотничьими угодьями Англии, Франции, Германии. Но, несмотря на все преимущества «цивилизованных охот», его неизменно тянуло в родные места.

«Лучше перенестись мыслью в наши «палестины» и вообразить себя сидящим с Вами в отличной коляске и едущим на тетеревей…» – писал он Фету из Парижа в 1863 году. И сразу же следующее послание приятелю, проникнутое грустью затянувшейся разлуки:

«Письмо это отыщет Вас, вероятно, по возвращении из Щигровки, куда Вы, верно, ездили с Афанасием…Как Вы охотились? Много ли было тетеревей? Как действовали собаки, в особенности Весна, дочь Ночки? Подаёт ли она надежду? Всё это крайне меня интересует. Вы не поверите, как мне бы хотелось теперь быть рядом с Вами… Здесь я охотился скверно – да и вообще, что за охота во Франции?! Но Вы насмотритесь на меня и на моего Фламбо будущей весной, в болоте – на дупелей или бекасов. – Тубо!.. Тубо!.. А сам без нужды бежишь и едва дух переводишь… Тубо!.. Ну теперь уж близко… фррр… ек! ек! бац! бац! – и подлец бекас, заменивший степенного дупеля, валится, сукин сын, мгновенно, белея брюшком».

Та же ностальгическая нота звучит и в письме к Борисову: «Вы теперь, чай, травите волков, а мы здесь стреляем по диким козам и по фазанам. Иногда поневоле вздохнёшь о дупелях или краснобровом тетереве, вылетающем из куста при неистовом восторге Фета».

Последний раз писатель посетил Спасское летом 1881 года. В этот год оно выдалось дождливое и холодное, совсем не подходящее для охоты, хотя Тургенев неоднократно предпринимал попытки утолить свою страсть. Уезжал он во Францию полный надежд, что вернётся в любимые места следующей весной. Не довелось… Уже тяжело больной, чувствуя, что умирать ему придётся на чужбине, Тургенев писал Я.П. Полонскому: «За несколько недель молодости – самой глупой, изломанной, исковерканной, но молодости – отдал бы я не только мою репутацию, но и славу истинного гения, если бы я был им. Что бы я тогда сделал, спросишь ты? А хоть бы десять часов сряду с ружьём пробегал, не останавливаясь, за куропатками. И этого было бы достаточно. Всё в этой жизни – прах и суета, кроме охоты…»

Алла Бычкова

Источник

Фото с сайта www.turgenev.org.ru