13.02.2012 | Развитие туризма в России: Вятские истории
Русская глубинка. Она завораживает своими красотами и тайнами. Она радует своими людьми и открытиями, которые совершаешь чуть ли не на каждом шагу. Сибирский тракт был раньше торговой и почтовой дорогой, по нему везли пушнину и серебро, кедровые орехи и гусиное мясо, толокно, крупу и муку, по нему же шли каторжники в Сибирь. Путешествие по Сибирскому тракту открывает тайны далекого Вятского края - священные рощи марийцев и поселения староверов, заветные родники и сады современных вятичей.
Богатырский бугор - самая высокая точка в Кильмезском районе, 217 метров над уровнем моря. Зная любовь местных жителей называть горами всё мало-мальски возвышающееся над кильмезской низиной и волнистой равниной, поначалу удивлялся, почему тут-то только бугор, а не гора. Потом приметил: разница, действительно, есть. Хотя бы в том, что кильмезские горы над реками возвышаются, и не в гордом одиночестве стоят. Та же Малахова гора недалеко от Красной горы в Кильмези, всего каких-то несколько сот метров по прямой. А Богатырский бугор стоит себе в чистом поле, один-одинешенек, как гигантская голова, с которой Руслан из пушкинской сказки бился.
Впрочем, своими правильными, симметричными очертаниями Богатырский бугор скорее Фавор напоминает, Галилейскую гору, которая тоже на равнинной местности возвышается, поражая воображение грациозностью форм и симметричностью очертаний. На Фаворе произошло Преображение Господне, в честь этого царицей Еленой построен храм, существующий и поныне, есть православный греческий монастырь и музей, отреставрированы руины турецкой крепости. А вятский Богатырский бугор пустынен, нет на нем никаких строений, только трава по пояс, приминая которую двойная колея дороги карабкается по склону на пологую вершину.
Не выбирая дорог окольных
Мы пришли сюда прошлым летом по старому Сибирскому тракту, пересекающему современные дороги извилистой лентой. Ноги тонули в песке по щиколотку, по обочинам буйно цветет цикорий, ни машин, ни людей до самого горизонта. Провожатый вспоминал есенинское: “Стонет поле в тоске волоокой...” и о детстве своем говорит, в котором цикорий, один из любимых его цветков, особенно ярко расцветал, когда каникулы заканчивалась и надо было ехать в город. И добавляет: “А он оставался...”
А у меня другое, почти физическое ощущение времени, будто током пронизывающее при первом же шаге по исторической этой дороге. Не то чтобы видел: Достоевский сидит под екатерининской березой или жены декабристов проезжают в закрытых наглухо каретах, оправляясь в добровольную ссылку за мужьями. Не то чтобы наяву казалось, как торговые люди ведут свои обозы-караваны из дальних стран и времен в Кильмезь современную. Просто веяло древностью от всего, что окружало, и связь времен ощущалась настолько явственно, что слова о генетической памяти не вполне выражали то, что чувствовалось. А на уровне подсознания шло проникновение в пласты времени, которые словно уходили на глубину под старым Сибирским трактом. И спутник мой, будто подслушав эти мысли, размышлял о методе наложения одного видеоряда на другой, который практикуют на телевидении. И о других близких рядах говорил, цитируя: “Посланный слушать послушник, послушай, едва ли представится случай получше, из тишины отозвали в мир звуков...” И пошла философия, ассоциативные ряды, когда, прислушиваясь к слову, снимаешь тонкую смысловую фольгу, слой за слоем, как при реставрации икон...
За разговорами и не заметили, как поднялись на Богатырский бугор, с высоты которого пройденный путь и перспективы возрастали в своем значении, а окрестности выстраивались не по принципу экономии пространства, а от беспредельной щедрости окружающего мира. И рифмовались солнце, соты, мед, языческого детства алтари, когда в кино ходили в клуб за три версты, рожь в ящиках возили на телеге и все тропинки были к небесам. И продолжалось: “Ну и постой на земле, колокольня, не выбирая дорог окольных, а услышишь, поверишь тогда в следом идущие колокола...”
И временные точки, смысловые соприкосновения приводят к тому, что вот мы стоим на Богатырском бугре, высматриваем что-то бесконечно важное в этом просторе, а ощущение, что и нас кто-то высматривает, не покидает...
Объясняя происхождение Богатырского бугра, рассказали немного. Сначала о том, что сложился он из камней, которые выкладывали на ночь проходившие здесь в былые времена татаро-монгольские конные армии. Камни эти покрывала ночная роса, лошади слизывали образовавшуюся на них влагу, утоляя жажду. С рассветом конница снималась с места, и там, где заставала ее новая ночь, вырастал новый курган из камней, которые потом зарастали мхом, покрывались землей...
Потом поведали, что в другой стороне есть еще один бугор, поменьше Богатырского. Лесом поросший, он притягивал пришлых разбойных людей, которые грабили обозы, сворачивающие с Сибирского тракта на дорогу в низинке. А поскольку Богатырский бугор был повыше, то именно с него, приметив легкую добычу, подавали сигнал тем, кто был в засаде на бугре безымянном. Вот только и идущие обозом не так просты были, успевали, кто половчее, “сбросить” нажитое непосильным трудом, закопать на обочинах. Вот почему клады до сих пор находят в этих местах возле дорог, то на одной стороне, то на другой. И по сию пору встречаются в этих благословенных местах иностранцы с картами, на которых старый Сибирский тракт обозначен тонкой ниточкой, а по краям этой ниточки - крестики да нолики, означающие, очевидно, схроны “несметных богатств”.
Обитавшие здесь в прежние времена удмурты еще и лесом торговали, сплавляя его по реке Кильмези до Астрахани, по маршруту Кильмезь - Вятка - Кама - Волга, и получали за это золото, считавшееся у местных племен священным металлом. И, говорят, персидские купцы на эти земли захаживали. Словом, затягивались сюда денежки, но, не доверяя бумажным ассигнациям, опять же предпочитали местные жители золото. Утверждают, в здешних деревнях его было много, в Гражданскую войну и чоновцы его искали, и другие “революционные” отряды. Когда-то находили, когда-то нет, оставляя надежду на удачу следующим поколениям кладоискателей...
Родниковые слезы и сигнальные костры
А у нас ни карты, ни металлоискателя, и не золото мы ищем, а Кипун-родник, о котором легенд больше, чем о Богатырском бугре. Одна из них гласит, что образовался родник из слез девушки, которая ждала своего возлюбленного с далекой стороны, да не дождалась и вся на слезы изошла, в родник обернулась. А всякий раз, когда приближается к этому роднику молодой человек, вскипает вода, как гейзер, бьет струей. Говорят, девушка хочет получше разглядеть, кто пришел, надеясь узнать в нем того, кого не дождалась. Потом успокаивается, стихает, потому что не похож никто из проходящих на ее единственного. Нам Кипун-родник не открылся, сколько ни оглядывали мы с Богатырского бугра окрестности, сколько ни ходили по заброшенным, заросшим высокой травой да молодым ельником, полям. И спросить не у кого было: на всю округу ни деревушки, ни сельца. А ведь стояла неподалеку деревня Богатыри, давшая название бугру Богатырскому. А мы думали-гадали, почему он так называется, мысленно вписывая в его очертания васнецовскую картину “Богатыри”, примеряя известную в других местах легенду о марийском богатыре Чумбылате, который спит под высоким курганом в районе реки Немды в Советском районе до поры до времени, а придет пора за родину постоять, за народ простой-дорогой, так и проснется.
Впрочем, и о Богатырском бугре легенды сложены, вобравшие в себя и рассказанное выше, и прибавленное сверх. Ведь таких бугров, как Богатырский, в Кильмезском районе на самом деле еще два, один в Ар-Пореке, другой в Мелецких горках. Откуда взялись несвойственные для этой местности явления, природой ли образованные или руками человеческими? Одни утверждают, что бугры эти, в том числе и Богатырский, появились вследствие проходившего здесь ледника. Но есть мнение, что служили они все, а не только один Богатырский, сигнальными точками, и вполне возможно, были насыпными. Еще во время Батыева нашествия, а может, и раньше, на высоких точках рельефа разводили костры, дым которых мог быть виден на большие расстояния. И служили такие сигналы своеобразным средством связи, могли предупреждать об опасности. А еще раньше, до прихода бежавших в леса и болота староверов, жили в этих необъятных краях древние марийцы. Они тоже кочевали в поисках пригодной для обработки земли, оставляя всякий раз найденные, как только истощались они. Вот только зачем им нужны были эти бугры, и могли ли разрозненные племена не организованных в государство людей создать столь стройную систему сигнальных бугров?
Будто отвечая на этот вопрос, жители деревень Бураши и Кокуевка рассказывали еще одну историю, связанную с Богатырским бугром. Напоминая, что расположен он в районе исчезнувшей ныне деревни Богатыри, говорили старожилы, что обитали в этих местах люди огромной силы. Работали, не разгибая спины, пахали-сеяли, но и отдохнуть умели. Соберутся, бывало, у бугра необъятного и начнут силушкой мериться. Кто перемахнет через него глыбу, тот и старший богатырь. Может быть, один из таких богатырей и покоится под насыпным курганом - вместе с войском своим, в полном облачении?
Долго ли, коротко ли бродили мы в поисках родника по окрестным полям да дорогам. Но приметили вдалеке на взгорочке и дубовую рощу, которую кильмезские краеведы причисляют к местам духовной благодати, полагая, что именно сюда приходили совершать священные обряды заселявшие эти места марийцы.
Дубовый лист виолончельный
В юмато (так называли подобные священные рощи издревле выбравшие их как счастливые места на земле) приходили только мужчины, помывшись в бане и надев чистые, сшитые из белого льняного холста домашнего изготовления одежды, вышитые шелком, шерстью и хлопчатобумажными нитками, украшенные бисером, кистями и металлическими цепочками. Мужской костюм состоял из холщовой вышитой рубахи, холщового же кафтана, штанов и лыковых лаптей. Рубаха была короче женской, ее носили с узким поясом из кожи и шерсти, на голову надевали войлочные шляпы и шапки из овчины.
В рощах таких не разрешалось рубить деревья, собирать грибы и ягоды. Но костры разводили, вешали котлы, устраивали столик из ветвей, ставили на него квас, пиво, особые хлеба. После прочтения некоторых молитв закалывалось жертвенное животное, кусочки мяса и хлебов бросались в огонь с молитвенными словами. Голову и ногу животного закапывали в землю, шкуры развешивали на деревья как дар тому миру, в котором живут мари. И звучал своего рода отчет о проделанной работе, мольба о мирной жизни, хорошем урожае, семейном благополучии.
И сейчас, говорят, в такие рощи приходят с просьбами. Женщине одной сон приснился недобрый, ничем тревогу по сыну, служившему в Афганистане, унять не могла. Одна надежда осталась - на юмато. Пошла на мольбище, зарубила гуся, помолилась. А когда сын вернулся домой, поведал, что тогда и вправду на волоске от смерти был...
Но пуста дубовая роща на взгорочке, нет в ней ни мужчин в черных войлочных шляпах и льняных рубахах, ни женщин в украшенных бисером, монетами и оловянными бляшками одеяниях и похожих на колпак головных уборах, сшитых из тонкого холста и надетых на берестяные каркасы. Только ветер гуляет в священной роще, звеня дубовыми листьями, как монистами, в ритме старинного марийского танца “Свирель”, будто напоминая, что хотели здесь когда-то возродить народные гулянья в стиле “Мари кас” (“Марийский вечер”)...
И нет ни в дубовой той роще, ни в окрестностях ее заветного родника. А в еще одной бывшей деревне, что затерялась в лиственном лесу, только затянутый ряской пруд.
Здесь, говорят, водится форель, которую разводят неподалеку, в небольших водоемах почище. Но рыбаков нынче немного, отдыхающие на заимке мужчины предпочитают охоту. Один из них, гость из Ижевска Владимир, высокий, крепко сложенный молодой человек в камуфляже, уже вернулся с охотничьих угодий и рассказывает о встрече с медведем, который вышел на овсы, встал на задние лапы и... “Разделывать будете?” - поинтересовались мы. “Кого?” - в свою очередь интересуется молодой охотник. “Как кого - медведя! Не на овсах же вы его оставили...” “Оставил, - признал парень - не стал стрелять, уж больно мал - не мой трофей...”
И полились рассказы о других трофеях, в других местах добытых, о шкуре медвежьей небывалых размеров, с которой на выставке охотничьих достижений золотая медаль была получена, о рогах лосиных необычайной красоты и ценности. Наши, кильмезские, свое слово вставляли, убеждая ижевского гостя, что и у них охоты просто царские бывают, со всеми особенностями национального времяпрепровождения. В кильмезских лесах обитают все виды характерной для Кировской области фауны, и даже единичные заходы европейской косули случаются. А наиболее ценными и характерными для охотничьего хозяйства района являются кабаны и лоси, бурые медведи и волки, рыси и лисы, горностаи и куницы, норки и барсуки. Поохотиться в кильмезские леса охотно приезжают из Канады и Германии, Австрии и Чехии, Словакии и Словении.
“Да знаю, - откликается парень в камуфляже, - потому и приезжаю сюда не в первый раз. И еще, даст Бог, соберусь. Душой тут отдыхаешь после каменных лабиринтов городских...”
Я не охотник и не рыбак, мне в бывшей деревне, что затерялась в лиственном лесу, интереснее рассказов охотников было, куда табличка задевалась с надписью: “База отдыха “Сибирский тракт”. Своими глазами видел фотографию - на углу вот этого домика красовалась. Своими ушами слышал: есть задумка установить по всему протяжению Кильмезского участка Сибирского тракта верстовые столбы, как встарь. И дальше рисовало воображение своеобразный музей этого древнего арестантского пути, сродни тому, что устроили под открытым небом в соседнем Сюмсинском районе Удмуртии, в деревне Бакчеево: с большими станциями, которые кибитки с наглухо зашторенными окнами проскакивали без остановок; с заставами, где ямщики торопливо меняли лошадей; со специально оборудованными повозками или санями, в которых после декабристского восстания 1825 года везли закованных в ножные кандалы декабристов по 2 - 4 человека...
Из числа исправных обывателей
В Сюмсинском музее Сибирского тракта придумали предлагать посетителям отведать арестантской каши, отдохнуть на нарах, примерить арестантскую одежду, а по желанию посетителей могут заковывать в кандалы на короткое время, чтобы во всей полноте, так сказать, ощутили тяжесть этих оков.
А у нас могли бы прибавить к этому сообщение военного министра Татищева вятскому губернатору от 23 июля 1826 года о том, что через губернию нашу в сопровождении фельдъегерей и жандармов проследуют 52 арестованных, из которых 8 человек направлены в Иркутск на каторжные работы, 14 - в Сибирь, 13 разжалованных офицеров - рядовыми в отдаленные гарнизоны и 17 человек - в разные крепости. И маршруты указать, специально для декабристов разработанные высочайшим изволением, дни следования, пункты остановок, количество лошадей (почти 190 для Кильмези, каково!) И предписание вятского губернатора исправникам уездов, по которым декабристы должны были проезжать - именно проезжать, а не проходить, звеня кандалами. И все это обнародовать, чтобы, как встарь, были подготовлены ямщики “из числа исправных обывателей, коих иметь в своевременной готовности”. И ямщицкий быт показать заодно, и памятник поставить не Радищеву, а выходившим с угощением на дорогу в берестяных, обшитых кумачом головных уборах, в празднично украшенных серебряными монетами одеждах и в нужный момент, как только зазеваются жандармы, с поклоном подававшим проезжающим гороху вареного, квадраты сотового меда или каравай хлеба, обернутый в холщовое полотенце, вынимавшим из-за пазухи печеные яйца, шаньги, полезные лекарственные травы, молча отсыпавшим из кисетов бурый табак сидящим в глубине кибиток путникам поневоле...
Зачем это нужно, к чему ворошить прошлое? А затем, что в Сети есть много современных свидетельств интереса к этому удивительному отрезку пути: молодые пользователи мечтают дождаться лета и раздобыть точную карту вятских, кильмезских участков этого пути (так в оригинале). Они предлагают свои услуги извозчиков с целью за умеренную плату прокатить с ветерком по Екатерининскому тракту. А ехать да не осматривать достопримечательности - какой прок?..
Кстати, был Сибирский тракт торговой и почтовой дорогой. Из Сибири везли по нему пушнину и серебро, кедровые орехи и гусиное мясо. А туда отправляли толокно, крупу, муку, так называемый сибирский хлеб, который на самом деле был вятским, в том числе и кильмезским. Ведь в ХVII веке Кильмезь была уже вятской, а у вятских людей среди других повинностей была и такая: поставлять хлебные продукты в Сибирь-матушку. А с Китаем разве мы не торговали? А писем разве не писали в ту, другую сторону? Почта же - дело скоростное. Для ускорения доставки почты, среди которой часто встречалась царская корреспонденция, составлена была и специальная инструкция: “Нигде, а особливо в городах и селениях, у питейных домов, не останавливаться”. Так что не факт, что среди восстанавливаемых объектов этого удивительного пути таковые дома появятся. А вот место для копии огромного зеркала, размером 3,5 на 1,5 метра, входившего в число подарков от государя российского Николая I китайскому императору, должно найтись в будущей экспозиции музея Сибирского тракта. Ведь интересно же, как нынешняя Кильмезь будет в нем смотреться, как отразится? Ведь тогда-то, в 1845 году, смотрелась и отражалась, когда проносили это гигантское зеркало по Сибирскому тракту из Санкт-Петербурга в Пекин через Кильмезь...
- В Микварове есть родник! - воскликнул наш провожатый, напоминая, зачем мы шли по Сибирскому тракту, восходя на бугор Богатырский, заглядывая в дубовые рощи и бывшую деревеньку, название которой произошло от растущих неподалеку дубов. И вспорхнула птица с куста, и полетела низко над землей, будто указывая нам путь в края, где не были мы еще в этот день. Мимо часовенки возле леса, мимо полей, с одной стороны накатанной дороги обработанных, а с другой стороны - поросших невысоким ельником. И подумалось тогда: хорошо, что не борщевиком. Потому что от него какая польза. А ельник даст прирост - глядишь, будущие инвесторы опять с лесом будут...
Отчего гнутся деревья
Мы в Микварове. Старинное кильмезское село. Невероятное, необъяснимое соседство красоты и запустения. За околицей Микваровские озера, из глубин которых будто силой какой выбросило на зеленеющий островок суши гигантскую раковину, в полуоткрытых створках ее, кажется, можно разглядеть микваровскую жемчужину. А здесь бугристая деревенская улица, по которой иномарка не пройдет, а отечественная “Лада”-«девятка” крадется, но едет. Крышу царапают тяжелые ветки фруктовых деревьев, под тяжестью которых вот-вот упадут ветхие заборы. Впрочем, так не везде. На окраине Микварова, там, где стоит старинный дом с резными, потемневшими от времени орнаментами нездешней красоты, всё куда ухоженнее, опрятнее. Хозяева соседнего дома, муж и жена, высунувшись из окна, отщипывают виноградинки с плотно опутавших весь фасад виноградных, тянущихся к чердаку лоз.
Мы уже видели такое в Аркульском и делаем вид, будто не удивлены тому, что и в этих краях живут виноградари. “Вас как зовут?” - спрашиваем вроде для разговора, но все равно ведь интересно. “Василием зовут”, - отзывается мужчина, стеклышки очков которого поблескивают на солнце. “Лия”, - представляется супруга. “А фамилия?” - вырывается невпопад. “Мельниковы”, - благодушно отвечают хозяева, не в силах сдержать улыбки. Что говорить, хороши мы, нашли что спросить в Микварове, где испокон веков Мельниковы живут да Мальцевы.
Но предание как гласит? А так: в незапамятные времена пришли на эти земли два марийца, одного звали Мик, а другого Вар. А может быть, и один был - Миквар. Но сути дела это не меняет, а название такого дивного уголка на кильмезской земле вполне объясняет. А сады откуда пошли, столь прославившие эти места, - от марийцев или от вытеснивших их славян- староверов? Не знаю, не знаю. Но самым главным садоводом в современной истории Микварова, самым авторитетным и почитаемым до сих пор был и остается Иван Осипович Мельников. Учитель биологии, солдат Великой Отечественной войны, председатель здешней церковной общины, он любил свое детище, возделывал свой сад любовно и преданно до последнего дня земной своей жизни, уходя из которой в небесные чертоги обронил: “Умираю, и сад со мной умирает”.
Предсмертную эту фразу до сих пор вспоминают все ныне здравствующие в Микварове. Вот и Надежда Петровна - на Покров, по ее словам, восемь лет было, как поселилась она в этих благословенных местах, приехав из Ижевска, - прибавляет пессимизма, говоря: “Мало что осталось от сада Ивана Осиповича, почти все мороз побил зимой, какой-то он лютый был, мороз...” И наш провожатый, в воспоминания детства ударяясь по праву уроженца этих мест, прибавлению оптимизма не способствует:
- Деревня была богата яблоками всех сортов. Всё яблони, яблони, яблони - и под наклон, под наклон, под наклон. Мы оврагами проберемся, потрясем стволы, и яблоки, как футбольные мячи, катятся в овраги. Наберем сколько сможем за пазуху и бегом на Микваровские озера купаться. Хорошо тут раньше было: огороды прибранные, окультурено все. Но давно, видно, здесь не бывал: смотрю - запустение. Винить некого, сама деревня запустила, нету хозяйского пригляда, и подлинно коренных жителей не осталось. Половина, наверное, а то и семьдесят процентов уже приезжих...
А я начинаю замечать другое: сколько дворов - столько и садов в Микварове. Не так ухоженны они, может быть, как при Иване Осиповиче, царство ему небесное, не так разнообразны и редки сорта растущих и плодоносящих в них деревьев и кустарников, но всяк свой труд ценит, всяк свое дело ведет...
- Проходите, попробуйте, - приглашает Надежда Петровна в свой сад. - Вот ежемалина, вот малина черная, там еще груша японская есть - все в питомнике брала, потом разводила. На крапиву не обращайте внимания, сквозь брюки не прожалит. Запущен, конечно, сад, что говорить, некогда особо заниматься да и некому. Хозяину нашему надо лучшего желать. А я индоуток еще держу. Вы индоуток не видали? Так пройдите, посмотрите. Пса не бойтесь - я его в ограду заведу, на цепь покороче посажу, все равно где валяться борову такому...
Могучий лохматый пес, ворча о чем-то своем, подчиняется хозяйке, ложится в ограде, сурово поглядывая на нас сквозь щели высокого штакетника. Микваровское диво - индоутки суетятся за крупноячеистой сеткой. Осмелевший в отсутствие пса котенок выбегает из своего укрытия, гордо шествует по двору и тут же, поджав хвост, убегает на улицу. На другой ее стороне тоже сады, и туда нам доступ открыт. Заходим в один, тут же заглядываясь на соседний, отделенный сеточкой средней высоты. Там яблони в полный рост, не гнущиеся, не касающиеся ветвями других деревьев, ограждений. И во всем размеренность, продуманность, защищенность, простор, не кажущиеся случайными. Рядом-то с садом храм, действующий, оберегающий всю округу и вот это цветущее, плодоносящее пространство, в котором, как в той дубовой роще на взгорке, ни души.
- А это Ивана Осиповича сад, - подсказывает Надежда Петровна. И все объяснилось: ухоженность, несуетность, тишина, соседство с возрожденной недавно микваровской церковью. И то, что, вопреки передаваемым всеми живущими на этой земле словам предсмертным главного микваровского садовника, сад его не умер. Впрочем, почему это всеми? Василий Мельников из укрытого темными виноградными листьями дома на окраине деревни этих слов своего дяди и не вспомнил: “Что говорил? А ничего не говорил, все о войне рассказывал и о том, что отец его здесь жил, в Микварове, и дед его жил здесь, и прадед. И мы здесь живем уже пятьдесят лет и никуда не уезжаем. И мой отец не уезжал, и дед мой тоже...”
Ведь чем удивляет Микварово? Стойкостью. Вот побил мороз-воевода сады здешние, поморозил плоды, поубавил урожаю, а распрямились деревья и снова плодоносят. Вот показалось селение пустынным, как только въехали мы в него, а сколько людей потом повстречали: Надежду Петровну, которая в сад свой пустила; Февронию, которая живет напротив микваровской церкви; Василия с Лией, которые виноград выращивают; Ивана, обитателя украшенного старинным орнаментом дома; самого сильного в Кильмезском районе шахматиста, имя которого забыли спросить; батюшку Глеба, который проводил своих прихожан в крестный ход на Великую, а сам нынче не ходил - дела в приходе, заботы.
Богоугодно пожить в деревне
С отцом Глебом разговаривали в храме, устеленном домоткаными половичками, среди древних староверческих икон, ладно устроившись на деревянной скамеечке. У батюшки на коленях ноутбук, в случае необходимости он к нему обращается за информацией об истории микваровской церкви, этапах ее возрождения, чаще всего открывая файл “Чем ночь темней, тем ярче звезды”, подготовленный Еленой Семеновых и Ксенией Мальцевой, выпускницами четырехгодичной воскресной школы при старообрядческой церкви в Кильмези. И в Микварове вера старообрядческая, исконная, от дедов-прадедов унаследованная со времен Аввакумовых...
- Основная церковь у нас в Кильмези. В самом Микварове мало осталось народу, как вы видите, деревня потихонечку умирает, и церковь сдает свои позиции. Но нашему приходу недавно передали сайт кировской общины: у них нет сил с ним работать, а мы будем вести небольшую проповедническую деятельность. Народ-то все равно уезжает, и даже девушки, которые работали над докладом об истории старообрядчества, - я вам его потом передам, - уехали учиться, одна в Ижевск, другая в Киров. И другая молодежь, которая у нас в воскресной школе учится, как правило, уезжает на учебу в другие города и там остается. Сюда народ возвращается ближе к шестидесяти годам - есть такая тенденция...
- А службы часто проходят?
- По уставу. То есть в субботу и в воскресенье молимся, праздничные службы есть. Был праздник Пресвятой Богородицы Одигитрии Смоленской, апостолов Прохора и Никанора. Молились в Микварове, молились в Кильмези. И на день Рождества святителя Николы молились здесь, молились в Кильмези. То есть церковная жизнь идет, но потихонечку...
- А сами вы местный?
- Нет, не местный я, москвич. А образование экономическое получил. Здесь священником уже семь лет служу. Одно время жил в Кильмези и потом снова буду там потихонечку обустраиваться. Ну, храни вас Господь...
История из ноутбука
Уже дома, в Кирове, просматривая скинутые на флешку материалы с ноутбука священника микваровской церкви, подивился проделанной работе юных воспитанниц воскресной школы Ксении Мальцевой и Елены Семеновых. Вот уж труд так труд, вобравший в себя и историю старообрядчества в целом по Руси, и вятские ее страницы, и кильмезские, и микваровские...
Староверов на кильмезской земле всегда было много, до сих пор существуют в районе целые староверческие деревни. Но в прошлом их было около пятидесяти, после указов императора Николая Первого в 1905 - 1907 годах становление старообрядческих храмов велось на законных основаниях. Верующие всем миром поднимали стены церквей. По воспоминаниям старожилов, на строительство церкви в Бурашах прихожане со всей округи несли куриные яйца для замеса раствора.
А потом пришли другие времена, круто изменившие судьбы священников и храмов, в которых они служили... Микваровская церковь, построенная в 1921 году, в 1930-е годы передана под клуб. Вот только духовная жизнь не угасла. По церковным книгам, которые удалось сохранить, видно, что прихожане продолжали молиться, отмечать церковные праздники по домам, собираясь по 10 - 15 человек. Даже в 1990-е годы старообрядцы не торопились афишировать молельные дома, да и церкви в районе не было, а ближайшая церковь была в Ижевске. Но ижевскому батюшке запрещали служить и исполнять требы в другой области. Приезжал из Омутнинска о. Георгий. У него-то и возникла идея восстановить церковь в Микварове...
20 тысяч от Неизвестного
Как происходило возрождение микваровской церкви? А вот как. Идею подхватили женщины во главе с Устиньей Савельевной Поляковой. Не окончившая ни одного класса, постигшая грамоту самоучкой, она стала и организатором дела, и дипломатом, и хозяйственником, пока сын уставщика Иван Осипович Мельников, уважаемый учитель биологии, селекционер, не сдал партбилет члена КПСС и не стал председателем микваровской общины. Устинья Савельевна убеждала администрацию района, что лучше будет, если старообрядцы будут молиться в церкви, на виду, а не по домам.
К тому времени микваровская церковь Преподобного Сергия Радонежского представляла собой жалкое зрелище. Клуба в ней уже не было, здание готовили к сносу, не было пола, дверей. Разрешение на возрождение было получено в 1989 году. Приступили к строительству всем районом. Люди охотно шли, несли деньги, кто сколько сможет. На колокольню нужен был материал, выписали лесу, а мужчины из Валинского Устья бесплатно его заготовили и вывезли. Кирпич для фундамента бесплатно дал колхоз “Коммунар”. Позднее колхоз выделил два дома для жилищ священнослужителей. Не отказывали в помощи и другие предприятия, и совершенно незнакомые люди.
Устинья Савельевна вспоминает поразивший ее случай. Она, уже разменявшая восьмой десяток лет, по нуждам церкви поехала в Москву, в митрополию. Купила лампадного масла 10 литров, 10 кг свечей. Перед самым отъездом узнала, что митрополит Алимпий выделил приходу еще 10 кг свечей и 10 литров масла. Груза более 50 килограммов, как доставить на вокзал? Вдруг появляется мужчина, расспрашивает, почему она тут сидит с поклажей, и предлагает подвезти. А по дороге дает Устинье Савельевне 10 тысяч рублей. Испугавшись таких денег (в то время автомобиль “Москвич” стоил 4 тысячи), стала отказываться. Но мужчина только твердил: “Вам они сейчас нужнее”. Когда же она спросила, за кого ей сейчас молиться, человек перекрестился двумя перстами, глядя в небо, и сказал: “Господь знает имя мое и кому даю”. А потом добавил еще 10 тысяч, подозвал носильщика и исчез. Так и пошли в ведомости пожертвований 20 тысяч под именем Неизвестный...
15 ноября 1992 года в честь 600-летия кончины Сергия Радонежского церковь освящена митрополитом Алимпием. Служители из других церквей помогали чем могли, приезжали учить, как печь просфоры, петь и читать на клиросе. И посещали микваровский храм не только кильмезяне, но и старообрядцы из соседних районов, где не было старообрядческих церквей. В конце концов микваровская церковь стала слишком мала, да и географически расположение ее не очень удобно: транспорт ходит только случайный. Тогда возникла новая идея: строить церковь в Кильмези... И снова субботники, воскресники. На строительстве мужчины, на уборке, покраске - женщины. Животноводы из Зимника утром на ферме трудились, днем шли на помощь храму, вечером снова на ферму...
Семь ключей под косогором
Без микваровской старообрядческой церкви, освященной во имя преподобного Сергия Радонежского, история Микварова была бы неполной и надежд на лучшее в судьбе микваровцев могло бы быть меньше. Особенно после встречи с родником, поиски которого, если вы не забыли, и привели нас в это древнее селение на кильмезской земле. Ведь опять бросилось в глаза запустение на фоне дивной красоты, когда спустились мы от возрожденного белого храма вниз по косогору, туда, где хрустально звучала вода высокой, прохладной нотой.
Покосившийся навес над деревянной колодой, в которую по железной трубе тянется тоненькой струйкой целительная влага. Наугад брошенные доски к другим ключам, пробивающимся сквозь толщу земли, каменистую почву. Вода чистая, вкусная, холодная, целебная, но как-то все недооборудовано, не ухожено, видно, что мороз-воевода и здесь много чего порушил. Прав был отец Глеб, не благословляя нас сразу на этот спуск к здешнему Семиключью, негромко предупреждая: “Немножко капитально разрушено...” А мы рвались, истомившиеся в поисках родника в районе Богатырского бугра, в окрестностях дубовой рощи, деревни Дубрава. Но нужно было сначала по Микварову пройтись, привыкнуть к тому, что не всё и не всегда радует глаз в местах, о которых столько рассказывали доброго и хорошего. Особенно если недавно вернулся из Псковской области, где в районе старинного города Изборска тоже есть свое Семиключье. Вот уж чудо так чудо: множеством водопадов тонкоструйно стекающие с высоченной стены известковых пород ручьи-ключи, лебеди в водоеме неподалеку позируют фотографирующим туристам, вдоль широченной лестницы сувенирные лавки, в ассортименте которых и бутилированная вода “Семиключье” есть, с маркировкой соответствующей, этикеткой красочной... Господи, сюда бы все это, в Микварово! Немного и надо: руки приложить к созданному уже природой, обустроить все, подправить, наладить, облагородить, а за лебедей и индоутки сойдут!
Покидая Микварово, ехали по широкому, просторному полю, днище автомобиля жестко царапали колючие травы, не похожие на благородные, специально высаженные здесь культуры.
- А у меня земля здесь, соток тридцать наверное, - неожиданно нарушил молчание приятель. - Хотел дом строить с видом на Микваровские озера, на жемчужину эту прекрасную, на библейское дерево - вон там, в сторонке чуть, такие на иконах рисуют. Но брат отговорил, сказал, лучше с готовым домом участок брать...
Почему мы не строим? Почему уезжаем? Почему ищем родник и не находим? Почему спрашиваем и не дожидаемся ответа? А ведь есть он, ответ, и не за тридевять земель, а здесь, в кильмезской стороне, родников в которой столько, что весь мир можно напоить чистой, вкусной, целебной водой. Даже если родник почти не виден, всегда есть возможность вернуть его к жизни...
***
Приглашаем на отдых в Подмосковье в Долголуговском охотхозяйстве, что находится в 65 км от Москвы по Щелковскому направлению. Домик охотника расположен на живописной поляне прямо в лесу на берегу пруда. Подьезд очень удобный, и до самого домика охотника можно проехать на любом автомобиле.
.gif){kind=small}
.gif){kind=small}
.gif){kind=small}
