13.06.2012 | Возрождение русской деревни: Угорский проект
Cоциологи нашли стратегический ресурс развития России — дачников. Чтобы обсудить его потенциал, международные эксперты и корреспондент "Огонька" собрались в глухой российской деревушке в Угорском сельском поселении Костромской области, за 600 км от Москвы. Социологи приехали сюда, потому что знают: именно с деревень вроде Медведево в России начинается глобализация.
Если вы представляете себе, как выглядят белоснежные гуси на фоне здоровенной деревенской лужи, то знаете, как выглядели делегаты III Международной научной конференции Сообщества профессиональных социологов, выгрузившиеся из автобуса посреди деревни Медведево. Профессора из НИУ ВШЭ, МГУ, РАН, Утрехтского, Эгейского и других университетов, все в пиджаках и с портфельчиками, ступили на край цивилизации. Об этом честно сообщала карта местности: вот деревня Медведево, чуть ниже — река Унжа, а сразу за рекой надпись "Тайга. Людей нет".
Никита Покровский приветствовал ученых гостей на входе в конференц-зал, по совместительству — бывший скотный двор
Москва осталась где-то в 600 километрах к юго-западу, ближайшие крупные города, вроде Костромы или Кирова, отступили на 300 километров от одичалой деревни, что в Угорском сельском поселении Костромской области. Такие места даже самые большие романтики зовут медвежьими углами (не исключено, что похожего мнения был человек, давший деревне имя). И только у социологов, отмахивающихся белыми руками от злобных комаров, свой взгляд на угорскую реальность. Они приехали сюда, потому что знают: именно с деревень вроде Медведево в России начинается глобализация.
Ты — мне, я — тебе
Как ни удивительно это слышать, но факт: деревне Медведево в деле подъема страны с колен отведена особая роль, здесь на реальных примерах местной жизни специалисты изучают, как Россия обустраивает себя, заодно встраиваясь в мировой контекст. Изучают так давно, что деревенские старожилы уже в курсе их занятий.
— Опять о глобализации будут говорить,— сразу же по выгрузке столичного десанта ввела меня в курс дела медведевка тетя Тоня Дедюрина, прервав прополку лука.— И еще одно, слово больно длинное... о модернизации. У нас, в Угорах.
Команда исследователей работает в Угорах с середины 2000-х — социологи, географы, экологи, специалисты по госуправлению из ведущих научных центров страны. За это время амбициозный "Угорский проект" получил гранты Российского фонда фундаментальных исследований и успел заинтриговать мировое сообщество, верится в это с трудом, но международная конференция — уже третья по счету.
— Сегодня в России удивительно совпали две тенденции: с одной стороны, вымирание традиционных деревень, с другой — приход в сельскую местность городской интеллигенции, бум на дачное строительство,— поясняет идеологию проекта его руководитель, завкафедрой общей социологии НИУ ВШЭ Никита Покровский.— В результате контакта оставшихся местных с новыми дачниками возникают сельско-городские сообщества, то есть абсолютно постиндустриальные образования. Они мало кем изучаются, потому что незаметны в Подмосковье и близлежащих столичных районах, превратившихся во "вторую Москву", с ее этикой высоких заборов и разделением на "своих" и "пришлых". А вот в далеких уголках, вроде Угорского сельского поселения, все иначе. Границы размыкаются, городские и деревенские образуют единое целое, помогая друг другу выживать и развиваться. Это уникальное российское явление и один из неиспользованных инструментов нашего роста.
В Угорах, по мнению местных дачников, налицо все признаки стирания границы между городом и деревней. Фото: Алексей Куденко, Коммерсантъ
Как и следовало ожидать, в Угорском поселении под наблюдательным оком социологов инструмент пошел в дело. Местные при посредстве москвичей в угорской школе на 25 человек открыли компьютерный класс, проводят встречи с профессорами в свежепобеленном Доме культуры. А главное, нашли работу, коль скоро дачникам вечно нужна помощь с хозяйством и со строительством. К рыночным отношениям угорцы привыкли чудодейственно быстро. Никита Покровский, сам дачник, показывает "счета", которые в разные годы ему выдавали местные плотники. Если раньше починить пол в сарае стоило — "сколько дашь", то сейчас за ту же работу Покровский платит по точной шкале, где есть даже такие пункты, как "непредвиденная потеря времени". Польза дачникам от местных еще очевиднее. Пока в деревне прописан хоть один житель, власти ее "видят": остается электричество, чистят дороги, приезжает автолавка с продуктами.
— Но если их не станет, мы обречены,— замечает Татьяна Нефедова, ведущий эксперт Института географии РАН, участник "Угорского проекта" и по совместительству местный дачник.— Дачники как таковые не интересуют сельскую администрацию и ею не учитываются. Кроме того, в обезлюдевших деревнях дома дачников неизбежно разоряются, ведь не остается никого, кто бы мог опознать мародеров. Поэтому взаимозависимость местных и дачников очень сильна и заставляет искать новые контакты города и деревни.
При этом дачники в России — нечто большее, чем романтики-народники XIX века, решившие цивилизовать глубинку. Польза от их "расползания" по стране не столько просветительская, сколько экономическая: обустраивая свою жизнь, они вкладывают деньги в такие уголки, про которые, кажется, уже забыло государство. По подсчетам участников проекта, в долгосрочной перспективе российский стратегический ресурс модернизации — дачники принесут Угорам экономическую выгоду, сопоставимую с выгодой от строительства целлюлозно-бумажного комбината на реке Унже, которым грезят районные власти. При этом ЦБК через 12 лет исчерпает свой ресурс, а дачники останутся: глобализация — это надолго.
Здесь будет город заложен
— Я, конечно, не понимаю, чего они сюда едут,— красиво окая, как все местные, рассуждает Николай Крылов, глава Угорского сельского поселения.— Если отдых, то какой у нас климат? В июне печку топим. Или цены взять. В Египте я мороженое за 30 рублей могу купить, а здесь дешевле 60 нет. Но что едут, это хорошо. Лет пять назад дом в деревне стоил 45 тысяч, вряд ли больше. А теперь-то, верно, дешевле 100 не купишь.
Крылов, человек с прищуром и с руками в карманах, исправно посещает пленарные заседания Международной конференции и считает это мероприятие практически полезным. По его уверениям, за 14 лет, что он у руля сельского поселения, местный бюджет урезали в четыре раза, и теперь на центр надежды никакой.
— Около миллиона рублей в год на мои 11 деревень — как манную кашу по тарелке мазать,— отчитывается глава.— В Угорах жителей много — 350, в других по нескольку десятков осталось. Все ждешь, что лучше будет, а оно не становится: забыли о нас в центре. Значит, надо самим, внутренними ресурсами, эти правильно говорят,— и он весомо указывает на трибуну с учеными.
С трибун, сооруженных профессором Покровским на бывшем скотном дворе, в это время вещает Никита Харламов, психогеограф из американского Университета Кларка.
— Реальность такова, что привычное деление на деревню и город должно исчезнуть, мы все окажемся в "поселенческих пространствах",— объясняет Харламов.— Посмотрите вокруг. Почему мы считаем, что Медведево — деревня? — При этих словах все местные, пришедшие на конференцию, смущенно оглядываются.— У нас здесь имеются все признаки городской жизни. Есть люди интеллектуального труда, есть интернет, есть мобильные телефоны, есть свой музей, проводятся конференции. Так на сколько процентов Медведево — деревня, а на сколько — город?..
— Есть с Москвой сходство, как же: у нас своя МКАД была,— шепчет мне на ухо Нина Серова, бывший директор угорской школы, признанный авторитет поселения.— Деревни связывались кольцевой дорогой, ее следы до сих пор видны.
Оптимизм в поиске городских примет жизни, демонстрируемый делегатами и слушателями, надо заметить, резко контрастирует с пейзажем за окном и жестокой статистикой Росстата, согласно которой Костромская область — в числе лидеров по депопуляции сельского населения и умиранию деревень. Переломить ситуацию здесь — проблема даже для такого серьезного модернизационного инструмента, как дачники. Поэтому, несмотря на многолетнюю жизнь бок о бок и регулярные конференции, рассказы сельской интеллигенции о своем быте по-прежнему будоражат воображение горожан.
— Нас четверо здесь, зарплата 2500 рублей, большей частью везде пешком ходим,— докладывает начальник местного почтового отделения, коротко стриженая, тонкая и высокая, Екатерина Смирнова. Зал ахает дважды — после информации о зарплате и слова "пешком", и Катя, оценив эффект, припечатывает:— И зимой так, по сугробам.
Пробираясь, как сталкер, по заросшему МКАДу и некошеным полям, почтальон несет цивилизацию: не только письма и газеты, но и продукты, и квитанции за оплату услуг, и — что теперь вдруг стало популярным — заявления на выдачу кредитов. Конечно, местная жизнь меняется куда медленнее, чем растет число делегатов угорской конференции, но в настроениях сельчан переворот уже случился.
— Кредиты, например, зачем стали брать? Чтобы развивать хозяйство или что-то полезное купить,— поясняет Смирнова.— Есть представление о том, что можно жить лучше и что в Угорах еще будет хорошо.
Городское расселение
Среди тех, кто признается, что в Угорах уже хорошо,— московские дачники и переселенцы. Последних, кстати, становится все больше, даже несмотря на то, что в поселении по-прежнему нет газа, а дороги зимой то и дело исчезают под снегом.
— Забегалины в Хлебишине, Паракельцевы в Пестове, Стопаловы в Халбуже, Горбачева и семья ее племянницы в Угорах,— перечисляет осевших москвичей Нина Серова.— Прямо программу выполняем — "по москвичу в каждую деревню"!
Причины переезда у всех разные, но эффект масштаба сказывается: если один москвич осел в деревне, другим уже легче последовать его примеру.
Людмила Горбачева, бывший сотрудник Института геодезии и картографии, например,— один из пионеров переселения, она оказалась в Угорах еще до того, как в умах социологов забрезжил "Угорский проект".
— Я вышла на пенсию и просто купила себе дачу в тихом месте,— рассказывает женщина.— А потом поняла, что здесь мне легче, чем в своем Зеленограде: я не чувствую возраста и неприкаянности, могу заниматься тем, о чем мечтала всю жизнь,— делать что-то своими руками.
В доказательство Горбачева проводит экскурсию по своему дому, который она превратила в музей народной куклы: все экспонаты — куклы-каляды, масленицы, резные коньки и прочая фольклорная экзотика — сделаны руками хозяйки. Экспонаты, впрочем, продаются, и столичные дачники вкупе с гостями конференции с удовольствием разбирают все то, что Горбачева успевает сшить и связать за долгую угорскую зиму. Особенным спросом пользуются маленькие куколки в платочках и с палочками — символ российских бабушек, которые наравне с дачами — наш уникальный социальный бренд.
Два года назад Горбачева переманила к себе в деревню семью племянницы с годовалым ребенком: племянница Лена всю жизнь работала с лошадьми, ее муж — строитель, поэтому в Угорах прижились легко.
— У нас большое хозяйство: поросята, козы, кролики, индюшки, лошадь,— рассказывает Лена.— Кроме того, мы сдаем квартиру в Москве, поэтому по местным меркам можем жить безбедно. Ребенку здесь лучше: у него такая аллергия, которая на природе протекает легче. Кстати, ближайшая детская больница в Мантурово оказалась неожиданно приличной: может быть, там нет ремонта, но отношение врачей не в пример лучше, чем в Москве. Пока мы лежали, весь персонал вокруг нас ходил, спрашивал, чем помочь.
Семья бывшего биолога Паракельцева укоренилась на угорской земле еще основательнее: они вышли на самообеспечение и обходятся без денег от сдачи московских квартир. Половину дохода приносит семейная ферма, еще половину обеспечивает жена Таня, которая рисует авторские открытки и отсылает их на продажу в Москву.
Вслед за предприимчивыми горожанами местные тоже заводят свое хозяйство: раз уж городские держат свиней — значит, сельский труд теперь в моде.
— Москвичи активные очень,— одобряет тетя Тоня Дедюрина,— все время что-то ладят, чинят, скот держат.
Тетя Тоня вместе с другими деревенскими бабушками в последний день конференции дожидается автолавки на центральной медведевской площади. Автолавка не едет, и женщины думают, как узнать, что с ней случилось: искать на конференции главу или Никиту Покровского.
— Покровский, может, и лучше будет,— считает другая тетя — Соня.— В прошлом году, как дорогу у деревни размыло, он сразу порядок навел. Местные — все не можем, а он дорожникам позвонил, начальству разному и засыпал яму. Деловой.
Избавление от дум приносит еще одна тетя Тоня — Груздева, у которой мобильный: теперь всем можно дозвониться. Я замечаю, что рядом с площадью все это время одиноко возвышался телефон-автомат, установленный в рамках очередной госпрограммы.
— Да мы и не знаем, как им пользоваться,— объясняют женщины.— Когда его поставили, нам уже городские мобильный показали. Зачем нам два?
Так и выяснилось, что государство отстало от развития глухого костромского уголка, предложив ему помощь, которая уже не нужна. Глобальная русская деревня — она такая: если не мешать, управится сама.
.gif){kind=small}
.gif){kind=small}
.gif){kind=small}
В Угорах, по мнению местных дачников, налицо все признаки стирания границы между городом и деревней. Фото: Алексей Куденко, Коммерсантъ
— Кредиты, например, зачем стали брать? Чтобы развивать хозяйство или что-то полезное купить,— поясняет Смирнова.— Есть представление о том, что можно жить лучше и что в Угорах еще будет хорошо.
Семья бывшего биолога Паракельцева укоренилась на угорской земле еще основательнее: они вышли на самообеспечение и обходятся без денег от сдачи московских квартир. Половину дохода приносит семейная ферма, еще половину обеспечивает жена Таня, которая рисует авторские открытки и отсылает их на продажу в Москву.
