Императрицы-охотницы: лики и лица

Женщина и охота, казалось бы, понятия несовместные. Мир женщины средневековой Руси, в том числе царской жены или дочери, полностью исключал все, что было связано с охотой. Петровская эпоха вовлекла женщин в мир, ранее считавшийся «мужским». В России Нового времени положение, характер и облик женщины резко изменились.

Она не только вышла из тиши теремов в шумные залы ассамблей, но и прочно обосновалась «в монарших чертогах», на российском троне. Отношение правительниц XVIII века к охоте как важной части придворной жизни весьма показательно. Императрицы со свойственной женщинам эмоциональностью видели в охоте прежде всего развлечение, игровую затею. Каждая из них, в зависимости от своего воспитания, образования и темперамента, внесла в «особенности национальной охоты» много новых нюансов.

Шведский ученый Карл Рейнхальд Берк, побывавший в Петербурге во времена правления Анны Иоанновны, писал: «Развлечения императрицы - это, смотря по времени года, бильярд, травля волков на внутреннем дворе, стрельба по птицам из окон обер-камергера, прогулки в санях или по саду. Римский император прислал ее величеству два штуцера и пистоли - говорят, чрезвычайно хорошие; во всяком случае, наверняка дорогие». По свидетельствам и других современников, императрица увлекалась стрельбой в цель. Во всех углах дворца у Анны Иоанновны под рукой были заряженные ружья. В любой момент она могла палить из окон в пролетающих птиц. Для этой забавы при дворе имелся своеобразный Зверинец. В одном из внутренних садов в клетках содержалось огромное количество птиц (сотни соловьев, зябликов, овсянок, снегирей, канареек, чижей и коноплянок). По приказу императрицы их выпускали на свободу, начиналась стрельба и комнаты наполнялись дымом и запахом пороха. Придворные дамы пугались пальбы и треска, но Анна Иоанновна заставляла и их следовать ее примеру.

Иностранцы, посещавшие Россию, оставили скудные, но любопытные заметки о русской охоте. Так, уже упоминавшийся К.Р.Берк писал: «К охоте, которая дозволена всем, Петр I не имел ни малейшей склонности, предпочитая направлять свое оружие против врага. Петр II запретил охоту в пределах 20 верст от Москвы, так как сам желал что-либо подстрелить; в теперешнее правление (императрицы Анны Иоанновны. - Л.М.) никому, кроме придворных егерей, не разрешается охотиться ближе, чем в 15 верстах от Петербурга. Но ни в прежнее, ни в теперешнее правление особенно строгого надзора (за исполнением таких указов) не было и нет. Дворяне своим крестьянам позволяют стрелять сколько угодно, и уж подавно им в голову не приходит отказывать в этом праве коронным крестьянам».

Как следует из свидетельств иностранцев, охота была неотъемлемой частью быта русского человека - от крестьянина до императора. Но в русской живописи XVIII века охотничьи сцены не нашли отражения.

В западноевропейском искусстве существовала достаточно прочная традиция изображать женщин-охотниц - начиная с греческих скульптур, представляющих девственную богиню Артемиду, или Диану - в последующих римских копиях. Наряду с мифологизированными типажами в работах французских мастеров Ж. Pay, Ж.М. Натье, в голландской и немецкой живописи появляются картины жанрового содержания. Например, работа К.Нетшера «Охотница» (Музей зарубежного искусства, Рига) или «Княгиня-охотница» кисти И.К. Зеекатца (1755-1760, Городское собрание искусств, Аугсбург). Не удивительно, что на русскую почву такого рода изображения были «занесены» представителями россики (творчества иностранных мастеров, работавших в России). Так, живописец из Марселя Луи Каравак прославился портретами царских детей, представленных в виде мифологических персонажей (например, Наталью Алексеевну, сестру Петра II, он изобразил с атрибутами богини Дианы).

Самая известная русская императрица-охотница, Елизавета Петровна, была полной противоположностью Анны Иоанновны. Молодая Елизавета очаровывала окружающих своей живостью и веселостью. Она была бесстрашной наездницей и неутомимой охотницей. С наступлением лета Елизавета ежедневно совершала конные прогулки. Вместе с юным царем Петром II она участвовала в многодневных охотничьих забавах в Измайлове, других уголках «первопрестольной» и ее окрестностей, например, в усадьбе А.Г. Долгорукова в Горенках.

Представить грандиозность охотничьего церемониала той поры можно по составу участников. Петра II сопровождали члены Верховного совета, многочисленные придворные. Иногда до 500 экипажей тянулись из поместья в поместье. Случалось, что устраивали ночлеги в лесных поймах и на лугах.

Петр II и Елизавета Петровна охотились чаще всего на лисиц и зайцев с английскими собаками или на пернатую дичь с прирученными соколами и ястребами. Как свидетельствовали современники, юный царь и его молодая спутница не принимали участия в облавах на медведей. С опасным зверем справлялись сильные и молодые слуги, одетые в яркие костюмы: зеленые ливреи с золотым или серебряным позументом, красные штаны и горностаевые шапки. Охота сопровождалась бесконечными пиршествами в старом московском духе. Вокруг лагеря располагались бесчисленные торговцы.

На страницах «Записок» Екатерины неоднократно встречаются упоминания о придворной охоте времен Елизаветы Петровны. В 1746 году, когда Елизавета Петровна предприняла путешествие в Ревель, «императрица по дороге отправилась на охоту, во время которой ее лошадь стала на дыбы, и она рисковала опасно упасть, но все обошлось одним страхом. Великий князь сопровождал ее на эту охоту и часто ездил туда с графом Разумовским, тогда обер-егермейстером и фаворитом императрицы. Что до меня касается, то мне не делали чести допускать меня на эти охоты, хотя знали, что я страшно люблю верховую езду. Я сидела и скучала дома одна... чувствовала приступы ипохондрии, которая часто заставляла меня плакать. Я была очень худа в то время и после тяжелой болезни, которую я перенесла в Москве».

Действительно, невеста великого князя Петра Федоровича едва не умерла от воспаления легких. Впервые она появилась на публике 21 апреля 1744 года, в день своего 15-летия. «Полагаю, что любоваться во мне было нечем, - откровенно и простодушно записала Екатерина. - Я похудела, как скелет, выросла, но лицо и черты мои удлинились, волосы у меня выпали, и я была бледна смертельно». Это описание соответствует облику великой княгини Екатерины Алексеевны на портрете, исполненном Г.Х.Гроотом с натуры (около 1744, ГРМ). Лицо очень бледное, худое с острым носом и подбородком. Из-под треуголки выбиваются короткие, не уложенные в локоны волосы. Немецкий портретист представил свою соотечественницу в «естественном виде», даже без обычного в то время легкого приукрашивания.

Легко и грациозно, в костюме амазонки, восседает великая княгиня на вороном скакуне. Живописец не просто придерживался темы, он, конечно, хорошо знал, как любила Екатерина ездить верхом. Уроки она брала у немецкого наездника, наставника в Кадетском корпусе, и за быстрые успехи даже была удостоена серебряных шпор. Умение Екатерины крепко держаться в седле - в прямом и переносном смысле - пригодилось ей в дальнейшем.

Композиция портрета кисти Г.Х. Гроота заимствована у И.Е. Ридигера, гравюра которого «Конный портрет императрицы Марии Терезии» находится в Вестфальском Земельном музее искусства и истории (Мюнстер, Германия). Однако Гроот концентрирует внимание на образе всадницы и не изображает свиту и слуг, которых мы видим на листе немецкого гравера. Сюжетное решение полотна близко так называемым «портретам - прогулкам», столь распространенным в западноевропейском искусстве. Екатерина Алексеевна представлена на фоне пейзажа-задника: декоративно трактована изящная постройка справа, слева - раскидистое дерево и часть постамента с вазой. Портрет отличается виртуозной разработкой цветовых сочетаний, присущих стилю рококо: бирюзовые тона в костюме амазонки сочетаются с неясно-розовыми и палевыми оттенками, фисташковые - с золотистыми и жемчужно-сиреневыми. При этом неповторимое многообразие нюансировки цвета отмечается в деталях фона и одежды.

Оригинал Г.Х. Гроота послужил впоследствии образцом для работы его русского ученика К. Головачевского (1750-е, дворец-музей Кадриорг), а также немецкого гравера и миниатюриста И. Штеглина (1750-е, ГТГ).

Молодая Екатерина не менее императрицы Елизаветы Петровны увлекалась охотой, о чем оставила любопытные воспоминания. Лето и осень 1747 года «малый двор» проводил в Ораниенбауме. Петр Федорович проводил время отдельно от юной супруги. «Как только он там очутился, - вспоминала Екатерина, - все стало военным; он с кавалерами весь день проводил в карауле или в других военных упражнениях. Я покорилась своей участи: весь день с ружьем па плечах я охотилась». В другом месте «Записок» дано более подробное описание: «Вот образ жизни, который я тогда вела в Ораниенбауме. Я вставала в три часа утра, сама одевалась с головы до ног в мужское платье; старый егерь, который у меня был, ждал уже меня с ружьями; на берегу моря у него был совсем наготове рыбачий челнок. Мы пересекали сад пешком, с ружьем на плече и мы садились - он, я, легавая собака и рыбак, который нас вез - в этот челнок, и я отправлялась стрелять уток в тростниках, окаймляющих море с обеих сторон Ораниенбаумского канала, который на две версты уходит в море».

Существует единственное известное нам изображение Екатерины в охотничьем костюме (1740-е годы, Художественный музей, Нижний Новгород), связываемое с именем немецкого живописца Г.Х. Гроота. При наличии схожих черт, портрет все же имеет целый ряд стилистических и технологических отличий, что заставило нас поставить имя исполнителя полотна со знаком вопроса. Вызывает сомнение иконографический тип изображения Екатерины Алексеевны, отличный от гроотовского оригинала. Натюрморт с битой дичью и животные исполнены вполне профессионально. Возможно, внезапная смерть помешала художнику закончить портрет. Завершить его мог брат портретиста Иоганн Фридрих Гроот, замечательный художник-анималист, не имевший, однако, опыта в написании портретов.

Композиционно произведение повторяет портрет князя А.Б. Куракина, исполненный французским живописцем Ж.М. Натье в 1728 году (ГЭ). Великая княгиня представлена на фоне пейзажа. Она сидит под раскидистым деревом. Правой рукой охотница гладит голову преданной гончей, левой - придерживает ружье. Рядом изображены ее трофеи: битые утки и кулички. «Портрет великой княгини Екатерины Алексеевны в охотничьем костюме» по своей типологии относится к так называемым «костюмированным» изображениям. В них отразилась характерная черта эпохи стиля рококо - любовь к игре, переодеваниям, непостоянству. Малоформатные портреты кисти Гроота тесно связаны с фарфоровой пластикой - и не только прямым заимствованием сюжетов, но и стилевой общностью. И фарфоровым, и живописным произведениям свойственны прихотливая затейливость контура, «кукольность», «игрушечность» образов, внимание к деталям, общая нарядность, декоративность.

Во время своего долгого правления Екатерина Великая всегда находила время для охотничьих забав - как в окрестностях Петербурга (в Царском Селе, например), так и в Москве. Записи камер-фурьерских журналов зафиксировали, что в июне 1767 года Екатерина охотилась в Коломенском, Измайлове, на Воробьевых горах. Однако с годами эта сфера придворной жизни все меньше интересовала стареющую императрицу. Она с особой придирчивостью стала относиться к своим портретам. Сцены охоты, а также изображения императриц-охотниц не встречаются в русской живописи второй половины XVIII века.

Вновь к этой теме русские художники обратились лишь в начале XX столетия. Непосредственным толчком послужило издание в 1902 году третьего тома труда Н.И.Кутепова «Царская и императорская охота на Руси». Авторами иллюстраций стали мастера творческого объединения «Мир искусства», для которых любимой эпохой стал XVIII век. Бытовой аспект исторической темы, возможность показать красоту архитектуры, предметов декоративно-прикладного искусства, костюмов - все это способствовало полету творческой фантазии художников-«мирискусников». В.А. Серов исполнил гуаши «Петр II с цесаревной Елисаветой Петровной выезжают верхом из села Измайлова осенью на псовую охоту» и «Выезд Екатерины II на соколиную охоту» («Екатерина II в одноколке, сопутствуемая Мамоновым, Потемкиным и обер-егермейстером С.К. Нарышкиным, едущим впереди государыни»), которые имели вполне самостоятельное значение - они помещались в издании на отдельных листах-вклейках. В творчестве художника эти работы имели этапное значение, так как открывали цикл его исторических произведений. Серов учитывал прижизненные изображения царских особ, но трактовал их в духе современного искусства - в стиле модерн. Тем самым он вызвал резкую критику А. Эфроса. По его мнению, персонажи, созданные Серовым, «милы, утончены и бескровны. Они кривятся, подпрыгивают, искажаются в трясущемся и неровном зеркале русского декаденства 1904-1910 годов. Это какие-то обезьянничающие анчутки истории. Из своих реторт Серов выколдовал некое "модерн-барокко"».

А.Н. Бенуа вместе с Е.Е. Лансере также исполнили две цветные иллюстрации: «Приезд Елизаветы Петровны рано утром с тетеревиных токов в Монбижу Царского села» и «Зимний поезд Екатерины II с ее ближайшими сановниками на охоту». Они же создали многочисленные заставки, концовки, буквицы, необходимые для оформления роскошного издания. Работа Лансере «Анна Иоанновна на ружейной охоте» также свидетельствует об освоении художником предшествующих изображений (в частности, скульптурной группы Растрелли). При этом он не впал в «музейную реставрацию» и подражательность. Художники объединения «Мир искусства» свободно трактовали и компоновали историко-художественный материал, стилизовали его, сохраняя при этом благородство, изысканность и тонкий вкус.

Источник: Исторический интернет-журнал "Гатчина сквозь столетия"

07.10.2009 | Императрицы-охотницы: лики и лица